Браво, Аракс!
Шрифт:
– Это замечательный русский актёр и режиссёр.
– Он в кино снимается?
– Он давно умер, Оксана.
– Значит, вы в Москве работали артистом в его театре?
– Да, и режиссёром тоже.
– А в кино вы снимаетесь?
– Нет.
– Почему?
– Сам удивляюсь. Не приглашают.
– Зря! Вам бы подошло!
– Я тоже так думаю. Особенно с бородой. Что ж поделаешь? Людям свойственно ошибаться, Оксана!
– Мы пришли. Вот он, наш Петька!
На льва глазело несколько зевак. Вольер был отгорожен от посетителей невысоким
– Техника безопасности, — пояснила Оксана. — Близко подходить к вольеру нельзя, а то цапнет. Он ведь коварный, Петька-то! Людоед! Так что осторожнее, граждане посетители! — она повысила голос. — И не шумите, пожалуйста. Он этого не любит.
– А мы и не шумим, что ты, девочка…
– Вот и не шумите!
Красавец лев лежал отвернувшись от зрителей, положив могучую голову на вытянутые лапы. В глянцевой, очень густой и пышной гриве не было ни одного седого волоса. Чуть свешивался наружу толстый тёмно-золотой хвост с пушистой чёрной кисточкой на конце. Под гладкой, блестящей шерстью угадывались богатырские мышцы. Великан дышал глубоко и ровно, всем царственным видом подчёркивая полное равнодушие к окружающим.
– Да это… Это же… Аракс! — вдруг тихо, взволнованно вскрикнула Ирина Николаевна, крепко взяв меня за локоть. — Саша, это же Аракс!
– И никакой это не Аракс, Гражданка, — сказала девочка, — это Петька. Он у нас очень давно. Переведён из другого зверинца. Из ялтинского.
– Всё правильно, подожди, девочка,—перебила Оксану Ирина Николаевна, не сводя со льва повлажневших глаз.
– Аракс! — окликнула она великана. Лев дёрнул ухом.
– Аракс! — ещё настойчивее позвала Ирина Николаевна.
Лев повернул голову, посмотрел на неё как-то растерянно, насторожённо, будто вспоминая что-то.
– Это я! Я! — Голос Ирины Николаевны сорвался, стал чуть хрипловатым.
Она резко опустилась и нырнула под барьерчик, хотела было направиться ко льву, но на её руке повисла Оксана:
– Нельзя, тётенька! Нельзя!
– Мне можно, девочка! Я дрессировщица львов Бугримова. А это мой питомец, бывший артист львиной цирковой труппы Аракс. Мы не виделись много-много лет.
– Неправда ваша! Неправда ваша! — закричала девочка. — Бугримову ещё давно, ещё в Сочи загрызли львы, все это-знают, И потом, это вовсе не Аракс, а Петька из Ялты. Й не цирковой он, а зверининский!
– Пусти, девочка! — Бугримова отстранила её и стремительно подошла к решётке.
– Ко мне, Аракс! — В её голосе появился металл. Лев недоверчиво поглядел на Ирину Николаевну, недобро зарычал.
Она заговорила вдруг очень тихо и ласково:
– Это же я, курносый нос! Ну вспомни меня, вспомни.
Лев медленно поднялся. Посетители замерли. Стало тихо-тихо. Только в одной из отдалённых клеток обезьянника надрывно и пронзительно захохотала мартышка. Далеко-далеко прогремел гром.
Лев стоял на месте не шелохнувшись.
– Иди ко мне, курносый! Смелее! Вспомни свою мамку… Ну вспомни… Вспомни…
Лев насторожённо прислушивался к голосу дрессировщицы. Он поднял лапу, чуть повернул голову и зарычал снова.
–
Лев насторожённо прислушивался к голосу дрессировщицы. Он поднял лапу, чуть повернул голову и зарычал снова.
– Ну вспомни ростовский цирк… Вспомни, как тебя на грузовике привезли вместе с Самуром… Не можешь вспомнить? Эх, ты! ..
…Львят-близнецов привезли на грузовике из Азербайджана в ростовский цирк рано утром.
Старший служитель по уходу за животными Павел Игнатов и могучий широкоплечий шофёр-дагестанец поставили на пол конюшни тяжёлую клетку.
Вытерев пот рукавом ковбойки, дагестанец сказал Бугримовой:
– Принимай товар, хозяйка! Замучился с ними! Шипят, кусаются, гадят, жрать-пить не хотят… Маленькие, а вредные! Всю дорогу их сопровождал, от самого Каспия. Ну и зверьё! Всего по полгода, на вид щенята, а вредные… Ты послушай, как шипят! Нет, ты только послушай! И тяжёлые, клянусь здоровьем! По тридцать килограммов в каждом, не меньше. Вон как вымахали! А родились-то при мне… Крохотные были. Котята! Настоящие котята… Вредное хозяйство! Беспокойное хозяйство! Ты, случайно, молоко за вредность производства не получаешь?
– Нет, не получаю, — задумчиво сказала дрессировщица, внимательно разглядывая дрожащих, злых, насмерть перепуганных львят.
– А тебе следует! За такое вредное зверьё должны тебе выписывать, — рассмеялся дагестанец.
– Будешь вредным, если тебя от отца-матери отнимут…
– Верно говоришь, хозяйка! — тут же согласился дагестанец. — И родители ихние — Зевс с Клеопатрой — убивались, и детишки эти — Самур с Араксом — страдали-горевали, до сих пор забыть не могут…
– Ну вот видишь… А почему так львят назвали?
– Это я придумал! Я — их крёстный! — с гордостью сказал шофёр. — Они братья. В передвижке в Дагестане родились, потом в Азербайджан переехали. А наши республики тоже братья. Так? Есть связь?
– Есть.
– У нас в Дагестане главная река Самур. А в Азербайджане — Аракс. Тот самый знаменитый Аракс, что из Турции течёт, по которому советская граница проходит. Обе реки впадают куда?
– В Каспийское море, — улыбнулась Бугримова.
– Точно! Выходит, и реки — братья! Теперь запомни, хозяйка: этот вот, что чуть пониже ростом, курносый, — Аракс. Второй — Самур.
– Ну, — сказала Бугримова,— пора малышей переселять. Совсем замучились они в дороге. Поднимайте клетку — и в львятник!
Путь в львятник лежал через всю конюшню. Обитатели её, ещё даже не видя львят, уже принюхивались, фыркали, нервничали, а теперь, когда малышей проносили мимо, все без исключения — лошади и пони, медведи и зебра, ишак и козёл — глядели на братьев со страхом и любопытством: цари зверей всё-таки, хоть и маленькие!
Собаки подняли разноголосый, истошный лай. Львята сидели в своей клетке ни живые ни мёртвые, прижавншсь друг к другу, шипя ещё отчаяннее, ещё яростнее, раскрывая розовые пасти, скаля острые, маленькие, белоснежные клыки.