Браво-Два-Ноль
Шрифт:
Я попробовал было наклониться вперед, чтобы положить голову на спинку переднего сиденья и хоть как-то ослабить давление на руки, однако чья-то рука легла мне на лицо, заставляя усесться прямо. Сквозь повязку на глазах пробивался свет в салоне. Я определил, что спереди сидят двое. Дверь с шумом захлопнулась, и я вздрогнул от неожиданности. Я стиснул зубы, готовый получить удар по голове.
Я сидел справа. Слева от меня послышалась какая-то возня, затем голос произнес:
— Ну хорошо, дружище, ну хорошо.
Забираясь в машину, Динджер вскрикнул, ударившись головой о потолок. Это была просто великолепная новость. Я тотчас же ощутил прилив счастья — этого восхитительного чувства снова быть вместе.
Динджер уселся, прижимаясь своими коленями к моим.
— Вы
Я тотчас же получил удар по затылку, но дело того стоило. Я дал Динджеру знать, что я здесь, а заодно выяснил, что сзади еще кто-то есть, и эти люди настроены серьезно.
Водитель, похоже, был офицером.
— Ты — не говорить. Говорить — бум, бум!
Справедливо.
Несмотря на то что каждое движение вызывало карающий тычок со стороны охранника, я не мог не делать глубоких, свистящих вдохов, потому что у меня очень болели руки.
В машине стоял привычный запах сигарет и дешевой туалетной воды. Я оценил ситуацию. Вероятно, этот переезд означает окончание этапа тактических допросов. Нас перемещают дальше по цепочке. Я не представлял себе, к лучшему это или к худшему. Оптимистическая сторона говорила: «Отлично, теперь я просто отправлюсь прямиком в тюрьму». Профессиональная подготовка возражала: «Давай подождем и посмотрим. Мало ли что может быть».
Я постарался сосредоточиться на том, чтобы сохранить ориентацию. Выехав из ворот, мы повернули налево. Это означало, что мы направляемся на восток, а не на запад, то есть не едем в сторону Сирии. Как будто мы могли туда ехать! Водитель вел машину, словно полный идиот. В нормальной обстановке я бы радовался любой аварии, потому что она может открыть новые возможности, однако машина неслась с такой скоростью, что в случае чего в ее обломках остались бы одни только трупы.
Однажды я видел фильм про Гудини, [17] он там сжимал руки за спиной, а потом перешагивал через них, так, что руки оказывались спереди. Мне захотелось узнать, смогу ли я сейчас повторить то же самое, учитывая полученные раны. Затем я подумал: «Придурок, ты никогда в жизни не пробовал делать так, о чем ты говоришь?» Впрочем, я готов был превратиться в эластичную ленту, если бы это открыло путь к свободе. Мне нужен был лишь шанс.
17
Гудини, Гарри — знаменитый американский иллюзионист, поражал современников, за считаные секунды освобождаясь от веревок и цепей, выбираясь из запертых сундуков и комнат.
Тепло включенного на полную мощность отопителя и густой табачный дым навевали на меня сонливость, однако боль в руках не позволяла провалиться в сон. И, словно чтобы не дать мне заснуть, водитель поставил кассету с какой-то арабской музыкой. Музыка была настолько громкой, что я не сразу услышал разрывы бомб.
ГЛАВА 9
Судя по всему, это были тысячефунтовые бомбы. Прогремело несколько мощных взрывов; местность вокруг подвергалась массированной бомбежке. Нас настигла ударная волна, и машина ощутимо вздрогнула. Солдаты выругались.
Машина остановилась. Повсюду слышались безошибочные звуки только что разыгравшейся катастрофы: визг тормозов, крики боли и горечи утраты, женский плач, хныканье ребенка, скрежет металла по камню. Водитель и охранники выпрыгнули из машины, и на нас обрушился холодный воздух. Возможно, это и есть наш шанс. Двери открыты, в машине никого нет. Однако я слышал голоса. Я не видел, что происходит вокруг; это было невероятно мучительно. Мне приходилось только гадать о том, что происходит, ориентируясь по звукам. Дорога разбомблена? Впереди завал? Или мы остановились, чтобы кому-то помочь? И, более по существу, не изобьют ли нас сейчас хорошенько, просто потому, что мы европейцы, а здесь только что падали бомбы? Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, однако прежде чем я успел что-либо
Всего мы провели в дороге часа полтора. Как только мы выехали из ворот и повернули налево, моя ориентация в пространстве оказалась в глубокой заднице, и теперь я понятия не имел, где мы находимся. Я опять был бесконечно зол на себя. Когда мы наконец остановились, я бы нисколько не удивился, узнав, что мы оказались в Тимбукту.
Нас вытащили из машины, и меня запихнули, судя по ощущениям, в ту же самую комнату, в которой я уже был. Мне показалось, те же самые солдаты по-прежнему сидят на кроватях. Меня толчком повалили на пол и приковали наручниками, как я определил, к кровати. Это было вполне удобно. Я не сидел скрюченный в машине, мои колени не были задраны к ушам, и рука не болталась в воздухе, прикованная к стене. Я сидел на полу скрестив ноги, пытаясь сориентироваться, разобраться в происходящем. Я чувствовал, что передо мной стена. Я постарался закинуть голову как можно дальше назад, чтобы разглядеть что-нибудь вдоль переносицы, но увидел лишь тусклый отсвет парафинового обогревателя.
Так я просидел с час, торопливо перебирая в голове различные варианты развития событий. Определенно, когда начали падать бомбы, мы проезжали через плотно застроенный населенный пункт. Это был Багдад? Но зачем везти нас в Багдад? Для того чтобы показать людям? Чтобы использовать нас в качестве живого щита? Станут ли союзники бомбить позиции, зная, что там содержатся пленные? Станут, и тут не может быть никаких сомнений, черт побери. Генерал Шварцкопф [18] вряд ли остановит боевые действия только из-за того, что Динджера и Энди держат в радиолокационном центре. Кому нас передадут? Будут ли нас снимать на видео? Против этого я ничего не имел. Пусть все знают, что я остался жив.
18
Шварцкопф, Норман младший — один из самых известных современных американских военных деятелей. Сыграл ведущую роль в разгроме иракских сил во время войны в Персидском заливе.
Я различал медленное, размеренное дыхание двух человек. Чтобы проверить, спят ли они, я подался вперед и положил голову на кровать. Ничего не произошло. Я сполз вправо и положил голову на ковер. По-прежнему ничего. Упершись повязкой на глаза в ковер, я чуть сдвинул ее вниз. Да, я действительно находился в той же самой комнате.
Я попытался определить, что произошло с остальными. Неужели мы с Динджером единственные, кто остался в живых? Удалось ли кому-нибудь пересечь границу? Ответов у меня не было, но эти размышления стали неплохой гимнастикой для ума. Возможно, мне придется много заниматься подобным. Я уже мысленно приготовился к долгому плену. Несомненно, будет очень хорошо, если меня освободят сразу же после окончания войны, но только рассчитывать на такой счастливый конец не приходилось. Скорее всего еще какое-то время мне предстоит оставаться в заложниках, что продлится, вероятно, года два.
Мне снова вспомнился тот американский летчик.
Ему пришлось провести несколько лет полностью отрезанным от окружающего мира; родные и близкие давно считали его погибшим. Правда всплыла лишь случайно, после очередного обмена пленными. Одного американского моряка вьетконговцы принимали за полного кретина и использовали для грубой физической работы, например, для уборки помещений. Его освободили, потому что он был простым никому не нужным матросом, которому не посчастливилось выпасть за борт, — классический пример серого человечка. А этот человек поставил перед собой задачу запомнить имена, звания и личные номера более чем двухсот военнопленных. Вернувшись домой, он выложил все это. И наш летчик оказался в этом списке. Для его родных эта информация стала болезненным шоком. Я пытался сопоставить его судьбу с тем, что выпало на мою долю, но не находил никаких общих точек. Год-другой для меня явятся пустяком. Беспокоиться я начну только по прошествии двух лет.