Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Мою бабушку, Царствие ей Небесное, однажды обокрали, — вдруг, совершенно не к месту, говорит Петрович. — Всё из дома вынесли, что хоть малейшую ценность представляло. А она в деревне жила, там каждая вещь каторжным трудом доставалась.
— Поймали их? — с деланным равнодушием спрашиваю я.
— Нет, не поймали, — отвечает Петрович. — Ho бабушка долго потом мне говорила, что если у тебя стащили что-нибудь, а ты нисколько об этом не жалеешь — совсем нисколько, ни капельки, — то считай, что вор часть твоих грехов у тебя украл и на себя взял. Бабушка моя верующая была. Не то что я. Правда, теперь у всех застраховано всё, так что этот закон, наверное, и не работает больше.
Я смотрю на последние лучи багрового, почти пунцового
АПОЛЛОН ПО ИМЕНИ ЭДИК
— Он на Аполлона похож, — говорит Алёна и закуривает новую сигарету.
— В каком смысле похож? — спрашивает Татьяна.
— В смысле вылитый Аполлон, — говорит Алёна. — Родосский.
— Родосский колосс был, — говорит Алик. — Он что, гигант какой-нибудь, типа Володьки нашего?
— Нет, нормальный, — отвечает Алёна задумчиво. — Может, чуть повыше тебя.
— А зовут этого Аполлона как? — спрашиваю я.
— Эдиком, — после очередной затяжки отвечает Алёна и тут же поправляется: — Эдуардом.
— А как же муж? — обранаясь даже не к Алене, а как бы к самой себе, говорит Аликова жена Мила.
Муж у Алены действительно есть — Саша Певзнер, но мы его видим чрезвычайно редко — исключительно у неё на днях рождения, где он появляется в обществе загадочной и довольно изысканной блондинки. Про неё известно только то, что её зовут Наташа Карди, что муж её какой-то египетский миллионер, проживающий то ли в Германии, то ли в Италии, и что сама она поэтому тоже, мягко говоря, не бедствует. Алёна всегда отзывается о ней с уваженисм и в самых положительных тонах, что вообще-то ей не свойственно, и поэтому мы тоже относимся к Наташе соответственно, хотя и не можем никак разобраться в их отношениях. Поначалу мы все страшчо любопытствовали,что там нa самом деле происходит, a потом перестали, поняв, что Алёна на все вопросы все равно будет многозначительно улыбаться или в лучшем случае хихикать. Однажды, когда мы в очередной раз провели весь вечер, обсуждая эту загадочную любовно-геометрическую фигуру, Алик после нескольких часов, посвященных захватывающим сплетням и досужим домыслам, философски заметил: «А впрочем, дамы и господа, всё это нас совершенно не касается», и больше мы к этой теме — вплоть до самого появления Аполлона по имени Эдик — не возвращались.
— При чем тут муж? — говорит Надя. — Скажи лучше, кто он по профессии.
Алёна делает глубокую затяжку, задерживает дым в себе, гасит сигарету и молчит.
— Давай, Карпинская, колись, — не отступает Надя. — Всё равно ведь мы узнаем. Говори, чем твой Аполлон занимается.
— Эзотерикой, — медленно говорит Алёна. Наверное, это она у Милы научилась так слова растягивать, по слогам их произносить, чтобы не одно слово получалось, а несколько. Только Миле как действительно писаной красавице (она в Союзе даже диктором была на телевидении) это идет, а Алёне, невысокой, толстенькой и даже немного мужеподобной, — как-то не очень.
Услышав иностранное слово, Алик заметно оживляется.
— Какой эзотерикой? — говорит он. — По руке, что ли, дамочкам предзакатным гадает?
— Он санскрит изучал, — говорит Алёна, которая все у Милы копирует, даже неспособность скрыть, насколько Алик её раздражает. — В Питере он главный специалист по санскриту был. Потом в Индии три года жил. Потом на Тибете. Он специалист высочайшего класса. Его далай-лама принимал. Консультировался с ним.
Мы все помним, что рукопись «Мастера и Маргариты» Алене дала сама вдова Булгакова и что Ахматова, качая её в колыбели, читала ей «Поэму без героя», так что ко всем её упоминаниям знаменитых имён мы относимся с пониманием.
— Это всё прекрасно, — говорит Надя. — Но деньги-то он чем зарабатывает?
— Он составляет натальные карты и радиксы. Полные матрицы на всю жизнь и на каждый данный момент. По европейской системс и по ведической.
— Что? Что? — чуть ли не хором говорим мы все, кроме Алика, который совершенно невозмутимо отвечает за Алену:
— Гороскопы это. Астролог он, значит.
От Аполлона у Эдика были только кучерявые светлые волосы, и на этом их сходство, честно говоря, заканчивалось. Впрочем, и волосы скорее были похожи не на шевелюру древнегреческого покровителя муз, а на шкурку молодого барашка. Был он приземистым, плотно сложенным, скорее напоминал Карлсона, но между собой мы его всё равно называли только Аполлоном.
Первое наше знакомство состоялось у Зарецких. Они приходились какими-то дальними родственниками моим друзьям Вадиму и Наде Малининым и с самого своего приезда в Нью-Йорк упорно пытались вписаться в нашу компанию. В тот вечер Антон и Марина Зарецкие отмечали вторую годовщину своего пребывания в Америке. Их первые шаги в Нью-Йорке мало напоминали тот ад, через который пришлось пройти почти всем остальным. Зарецкие привезли из Москвы понастоящему большие деньги, которых хватило и на покупку роскошного трехэтажного дома в Стейтен-Айленде, и на антикварную итальянскую мебель, и на две новые машины, и даже на приобретение доли в ресторане Малининых «Эдем». Откуда у них были такие средства, никто не знал — спрашивать было неудобно, а сами они на эту тему распространяться не желали. Однажды на мой прямой вопрос Антон ответил, что они квартиру свою в Москве выгодно продали и дачу в Кратове. И хотя у меня по математике в школе «двойка» была, а сегодняшние российские цены мне известны только приблизительно, я как-то интуитивно почувствовал, что некоторые арифметические правила тут определенно нарушаются.
Семья Зарецких состоит из самих Антона и Марины, их почти по-картинному красивой, молчаливой, прекрасно воспитанной, серьёзной и всем своим видом показывающей, что она очень «правильная» девушка, дочери Даши и престарелой Марининой матери Розалии Францевны. Это очень оригинальная старушка, вся скрюченная артритом и ещё какими-то неведомыми болезнями, но при этом всегда одетая в старомодные длинные платья с явно недешевыми и столь же явно не вчера сработанными ювелириыми украшениями, а также до полного умопомрачения накрашенная. Розалия Францевна имеет обыкновение присутствовать на всех сборищах у Зарецких, хотя сама она, сидя за столом, ничего не ест, не пьёт и никогда не произносит ни единого слова. Даже не здоровается ни с кем и не прощается никогда. По-моему, я и голоса её ни разу вообще не слышал.
Короче, я бы к Зарецким в жизни не пошел, но, поскольку заранее было известно, что Алёна приведет туда своего Аполлона, соблазн посмотреть на это новое чудо света оказался сильнее моей врожденной лени и благоприобретенной нелюбви к хождению в гости. Тем более что и нелюбовь-то это скорее так — нелюбвишка.
За столом (огромным, из цельного куска черного мрамора, уставленным роскошной посудой, антикварными серебряными подсвечниками и конечно же самыми разнообразными деликатесами и напитками) Эдик держался скромно, но с достоинством, в общем разговоре участия ие принимал. Понимал, конечно, что к нему присматриваются. Из-за этого и вся обстановка была поначалу какой-то не такой, как обычно. Мы старались казаться естественными и ноэтому чувствовали себя скованно. Нам падо было делать вид, что мы не разглядываем Аполлона, не оцениваем cro. Нам надо было притворяться, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, но при этом не упускать ни одного его жеста.
В общем, дурацкая была обстановка, и разговор шел дурацкий до тех пор, пока наш новый знакомый не опрокинул на себя только что налитый ему Аликом полный фужер водки. Потянулся через стол за салатом «оливье» и рукавом задел. Залил свой новый костюм, который, как мы уже знали от Алёны, она сама ему купила в подарок на всеамериканский праздник — День отца. «Нет, ты не думай, детей у него нет, — сказала она по телефону Татьяне, — но мне так хотелось ему что-нибудь подарить, а у него как раз ничего приличного надеть не было».