Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Мой муж сошел с ума. Полностью рехнулся на старости лет. Последних мозгов лишился.
Я, всегда почитавииай Петровича за человека по меньшей мере неглупого, очень удивился такой оценке его умственных способностей.
— И что ему сказали в полиции? — спрашиваю я у Аллы. — Пообещали найти?
— Пообещали, — говорит она столь же громким голосом, как и раньше. — Ищут пожарные, ищет полиция…
— А Петрович что? — говорю я.
— А ничего Петрович твой! — опять кричит на весь «Золотой ключик» Алла. — Лежит на диване и «Бандитский Петербург» по двадцать пятому разу смотрит.
— Ну а что ему ещё делать? — пытаюсь заступиться
— Да там и искать нечего, — вдруг переходит на шепот Алла. — Я и так знаю, кто его угнал.
Когда мне было семь лет, со мной произошел пренеприятнейший случай. У нас в школе была такая традиция — в день своего рождения каждый должен был приносить конфеты и угощать ими весь класс. Марина Щербакова (никогда нс забуду её имени) принесла на всех «Белочки», а для учительницы нашей, Ольги Карловны, моего любимого «Мишку косолапого». Конфета эта лежала у неё на столе, и во время перемены, когда учительницы в классе не было, я её взял и съел.
Пропажа была обнаружена сразу же после начала следующего урока. Ольга Карловна устроила нам самый пастоящий допрос, вызывая всех но очереди к доске и, сверля нас насквозь своим проницательтым взглядом, спрашивала, где её конфета. Когда очередь дошла до меня, я отпирался, как только мог. Ольга Карловиа несколько раз переспросила меня, пс брал ли я её «Косоланого мишку», и каждый раз я все более и более нагло отвечал, что нет, мол, не брал.
Обман раскрылся очень скоро, и вот каким образом. Главной валютой в нашем классе были обертки от шоколадных конфет. Их складывали особым образом в такие квадратики с кармашками (что само по себе было целым искусством), а потом, на переменах, играли в игру, суть которой состояла в том, чтобы, щелкнув по своему фантику, перекрыть им фантик противника, который, в случае успеха, и доставался победителю. Естественно, в тот день у всех были фантики от «Белочек», и только у меня одного вдруг обнаружился очень высоко котировавшийся «Мишка».
Скандал был страшный. Ольга Карловна вызвала в школу моих родителей, предрекала, что я закончу жизнь в тюрьме (вопрос о том, насколько она была права, все ещё, кстати, остается открытым), а потом сообщила, что с самого начала знала, кто украл её конфету. Оказывается, когда меня вызвали к доске для допроса, я ужасно покраснел и до самого конца урока просидел совершенно пунцовый. Оказывается, мне всё-таки было стыдно, хотя, признаться честно, сам я не отдавал себе в этом отчета.
Принято считать, что в Союзе каждый тащил с работы всё, что только можно. Достояние-то было общее, так что вроде бы и не воруешь ни у кого, а государство, как мы все свято верили, и так перед нами в неоплатном долгу.
Некоторые видят в этом особенность менталитета советского человека, но я на собственном опыте убедился в обратном. Ни мои родители, ни друзья, ни знакомые ничего ни у кого не воровали. Когда же я работал программистом в большой американской компании, то мои сотрудники — в большинстве своем чистокровные, между прочим, воспы [2] , — наоборот, тащили со службы домой бумагу, ручки, карандаши, дыроколы, скоросшиватели, блокноты, фломастеры — то есть всё, что только можно было вынести незаметно и без риска быть уволенным с позором. И все это, заметьте, были программисты — с довольно высокими по обычным меркам зарплатами.
Конечно, воровать в магазине или у знакомых решится не каждый (хотя есть и клептоманы, которые просто не могут справиться со своей самой настоящей болезнью), но если речь идет не о грошовой шариковой ручке и не о завалившейся за стол десятке, а о чём-то более серьезном?
Не будем далеко ходить за примерами. Не будем брать людей, которых на воровство толкает нужда, или тех, кто ничего не ворует исключительно из страха быть пойманным. Забудем на минуту об уголовниках, для которых это ремесло. Вспомним только руководство «Энрона» — людей уже не с программистскими, а с многомиллионными окладами, которые украли миллиарды. Они полностью разворовали пенсионный фонд своих сотрудников, ограбили вкладчиков, доверчиво покупавших акции их компании, на сотни миллионов недоплатили налоги государству.
И это далеко не единичный случай. Откройте любую американскую газету, и вы обязательно прочтёте там о взятках, растратах, аферах, махинациях, которыми занимаются не бандиты какиенибудь, а вполне законопослушные на первый взгляд американские граждане. Врачи, военные, полицейские, государственные служащие, владельцы самых разнообразных бизнесов. К тому же история «Энрона» получила столь громкую огласку только из-за запредельного уже масштаба хищений, а сколько ворюг и воришек помельче вообще не попадаются никогда?
Поэтому мне так грустно становится, когда я слышу, что «все русские — воры, обманщики и мошенники». Я, например, ни одного русского вора в жизни своей пе встречал, хотя, с другой стороны, я и сам вор, потому что украл у Ольги Карловны конфетку, а потом, когда мне было уже лет двадцать и я работал сторожем в типографии АПН, из страха ни разу не остановил здоровенных бугаев, проносивших через проходную огромные рулоны бумаги.
И даже если есть люди, никогда не укравшие ничего сознательно, неужели они ни разу не забыли вернуть взятую на пару недель книгу или одолженную до получки трёшку? Неужели не было такого случая, чтобы они позавидовали кому-нибудь? Не пожелали в мыслях, мечтах и фантазиях чего-то, что им не принадлежит? Может быть, такие люди и есть на свете, но не знаю, как вы, а я лично им ужасно завидую. То есть уже мысленно краду у них их добродетели.
— Кто? — тоже шепотом спрашиваю я у Аллы. — Кто угнал ваш «Мерседес»?
— Пуэрториканец этот, который в соседнем доме живет. Супера сынок. Полный подонок.
— А вы в полицию сообщили об этом?
— Конечно, сообщила. Дружок твой Петрович не давал мне звонить, телефон из рук вырывал. Так я с улицы позвонила. Из автомата.
— И что они сказали?
— Чтo сказали… Ищут пожарные, ищет полиция…
…Мы сидим с Петровичем на бордвоке [3] и смотрим на тёмно-красный закат. В Нью-Йорке наступило лето, и скоро начнётся такая жара, что даже вечером выходить на раскаленную улицу без особой на то причины не захочется. Судя по зловещему цвету постепенно скрывающегося за линией горизонта солнца, больше таких прохладных дней у нас может не быть аж до октября.
Мы наслаждаемся прохладой и обсуждаем текущие события — разгул футбольных фанатов в Москве (Петpoвич считает, что народ просто довели до ручки), назревающую атомную войну между Индией и Пакистаном (Петрович уверен, что её не будет), отсутствие хороших программ по «НТВ Интернэшнл» (тут мы с ним полностью солидарны). Про «Мерседес» мы не вспоминаем. Как будто и не было его никогда. Я знаю, что его так и не нашли, но самому заводить разговор на эту тему мне как-то неловко. Зачем, думаю я, сыпать человеку соль на рану?