Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— А уменя сегодня смешиой такой случай был, — говорит она и, не дождавшись встречных вопросов, продолжает: — Эта дама, к которой я убираться пришла, спрашивает, кто я по национальности. Откуда, в смысле, приехала. Ну, я гордо так говорю: «Russian», мол, — знай наших. А она недоверчиво на меня смотрит и головой качает. «Какая же ты Russian? — говорит. — Ты вон какая высокая, волосы у тебя светлые, глаза голубые. А русские — они ведь всё небольшого роста, с чёрными курчавыми волосами или лысые. А глаза у них тёмные-тёмные. Да и носы тоже не такие, как у тебя. Зачем ты меня обманываешь?
— Она сама-то откуда? — с улыбкой говорит Илья.
— Не знаю, — говорит Нина. — Разве их тут
— Очень, — говорит Сашка, который за прошедшие с их приезда несколько месяцев уже стал практически неотличим от нормального американского подростка. На нем чёрная майка с портретом Мэрилина Мэнсона и джинсы, которые велики ему по меньшей мере на два размера. — Обхохочешься. Ты что, так и будешь здесь всегда в этих платьях и сарафанах ходить? Здесь же никто такого не носит, и всем сразу в глаза бросается, что ты из какой-то дыры сюда припёрлась.
— Вы как с матерью разговариваете, молодой человек? — говорит Илья как можно более строгим голосом.
— И ты тоже, — говорит Сашка. — Зачем тебе эта работа в русской газете? Там ты разве английский выучишь? Или, может, ты думаешь, что они тебе деньги нормальные когда-нибудь платить будут?
— «Честное русское слово» — это крупнейшая русскоязычная газета за пределами России, — говорит Илья. — А то, что мне сейчас немного платят, — так ведь это только начало. Но я вот тоже вам одну забавную вещь рассказать хотел. Они мне поручили из Интернета прогноз погоды по всем основным американским городам собирать. Ну, я собрал сегодня и отнес корректору. Интеллигентная дама такая, средних лет. Через некоторое время прихожу, а у неё глаза красные — вроде заплаканные. «Что случилось?» — говорю, а она мне отвечает: «Ну как же, жалко, что дожди повсюду». — «Где повсюду?» — говорю я. А она: «И в Детройте, и в Чикаго, и в Индианаполисе, и даже во Флориде тоже дожди». И опять слёзы утирает. Хотел я спросить, что ей-то до этого, но передумал. В конце концов, хорошо ведь, когда человек за других расстраивается.
— Да уж, — говорит Дима, который, в отличие от своего младшего брата, совсем почти не изменился. — Ладно, мам, пирог замечательный, конечно, но я всё же спать пойду. Завтра вставать рано.
Он поднимается из-за стола.
— Подожди, — говорит Илья. — На этом история с погодой не закончилась. Потом, когда уже на полосу всё поставили, приходит редактор и говорит: «Это что такое вы здесь понаписали? Почему повсюду дождь?» — «Я этого не писал, — говорю я. — Я не синоптик. Я, как мне и велели, из Интернета всё взял». — «Меня это не интересует, — говорит редактор. — Мы даем прогноз по двадцати крупнейшим городам Соединенных Штатов, в которых продается наша газета. Так вот, на будущее учтите, что дождь может идти только в одном, максимум в двух из них. ещё в паре мест может быть переменная облачность. В остальных же должно быть солнечно и тепло». — «Всегда?» — спрашиваю я. «Всегда, — отвечает он. — Исправьте, пожалуйста, и постарайтесь больше не повторять эту грубую ошибку».
— Исправил? — улыбается Нина.
— Исправил, — говорит Илья. — Теперь по всей Америке прекрасная погода.
Когда дети уходят к себе, Илья помогает жене убрать посуду.
— А Игорь где? — говорит он.
— Проспал весь день, — говорит Нина. — Вообще не выходил. Долго он ещё у нас будет жить?
— Знаешь, он мне тоже не очень-то нравится, — говорит Илья. — Но без его трёхсот долларов как мы за квартиру-то платить будем? И так еле-еле справляемся.
— Тоже правда, — говорит Нина и, взяв со стола стопку тарелок, идёт на кухню.
Илья перегораживает ей дорогу, обнимает, не обращая никакого внимания на упирающиеся ему в живот блюдца с остатками яблочного пирога.
— Ты не сердишься на меня? — говорит он.
— За что? — говорит Нина.
— Ну, что вытащил тебя сюда, — говорит Илья.
— Нет, конечно, — говорит Нина. — Мы же вместе, а значит, всё хорошо.
Со своим сводным братом Илюша с той самой закончившейся скандалом встречи на новой земле обетованной так и не разговаривал. Хотя Максим всё-таки человек не бедный и со связями. Можно было бы и забыть про детские обиды. Ну, не поделили они когда-то отца — подумаешь! Его ведь сейчас всё равно уже в живых нет, а помочь Максим при желании мог бы — и даже очень. Ведь и практика у него врачебная огромная, и карьеру он вроде политическую пытается делать. Тем более что он явно чувствует какую-то вину перед Ильей и наверняка нашел бы ему нормальную работу. Ну, хотя бы относительно нормальную — на первое время.
Домой Максим возвращается, как всегда, поздно, когда на улице уже темно, и можно по всему Манхэттен-Бич проехать, так и не встретив ни одного человека. Прием у него в офисе заканчивается только в девять, потом ещё бумаги всякие, счета, страховки. Неплохо было бы, конечно, сократить часы, но тогда можно потерять тех пациентов, которые днем работают, а терять никого не хочется. И не из-за денег даже, их-то уже как раз вполне достаточно накопилось. Домик замечательный с окнами прямо на океан, почти совсем рассчитались они уже за него. На колледж Пашке тоже отложили, только он всё равно учиться наотрез отказывается. На жизнь им хватаст — благо потребности не такие уж и безумные. Да и вообще, деньги — что? С собой их, как известно, взять всё равно не удастся. Не в них дело. Просто трудно представить себе жизнь без постоянной занятости, без звонков телефонных, иногда даже по ночам, а главное — без всех этих людей, которым ты так нужен. Действительно нужен, по-настоящему — не для того, чтобы потрепаться там или водки попить, а потому, что речь и вправду идет об их жизни и смерти.
Максим ставит свою новенькую «Инфинити» в гараж и уже оттуда проходит в дом. На первом этаже темно, никого нет, а со второго этажа доносятся звуки включенного чуть ли не на полную громкость телевизора.
Ирина лежит на диване. Даже в простом домашнем халатике, ненакрашенная и чуть растрёпанная, она всё равно очень красива. Красива такой красотой, которая всегда заставляет Максима застыть на мгновение и посмотреть на жену так, как будто он видит её в первый раз.
В руке у Ирины большой коньячный бокал. Рядом с диваном — наполовину пустая бутылка «Камю». Или, как любят говорить американцы, наполовину полная. Смотря с какой стороны взглянуть.
— Привет, — говорит Ирина и нажимает на кнопку дистанционного управления, чтобы убрать громкость.
— Привет-привет, — говорит Максим. — Пашка дома?
— Ты же знаешь, что он терпеть не может, когда ты его так называешь, — говорит Ирина. — Если ребёнок просит, чтобы его называли Полом, неужели так трудно ему хотя бы в этом уступить?
— Нет, — говорит Максим, — не трудно. Так дома Пол этот или нет?
— Нет, конечно, — говорит Ирина. — Ты есть хочешь? Посмотри там в холодильнике.
— Спасибо, — говорит Максим. — Я в офисе поел. А где он? р
— Ну кто же его знает, где он? — говорит Ирина. — Он ведь вроде взрослый уже, не обязан мамочке про каждый свой шаг докладывать.
— Понятно, — говорит Максим. — Ты спать собираешься?
— Нет пока, — говорит Ирина. — Ты ложись. Устал же, наверное.
— Да, конечно, — говорит Максим. — Устал. А ты когда ляжешь?
— Не знаю ещё, — говорит Ирина. — Может, ещё кино посмотрю. Ты не жди меня.
— Что, ещё недостаточно выпила? — говорит Максим.