Брайтонский леденец

Грин Грэм

– Все хорошо, – сказал он, – пока ты здесь.

– Вот так-то лучше, – подхватила она, – не нужно выдумывать. – И, рывком опустив стекло, чтобы дать доступ свежему воздуху, она взяла его под руку и сказала встревоженно и ласково: – Ведь ты все придумал насчет врачей, да? Это была неправда?

– Конечно, неправда, – устало проговорил он.

– Ну то-то же! – сказала Айда. – А я-то перепугалась. В хорошенькую историю я бы попала, если бы ты отправился на тот свет здесь, в такси! Да уж, Тому пришлось бы почитать кое о чем в газетах. Но мужчины часто надо мной так подшучивают. Всегда стараются

показать, что у них где-то неладно, то с деньгами, то с женой, то с сердцем. Ты уж не первый, кто говорит мне, что умирает. Хотя у них никогда не бывает ничего заразного. Хотят провести как можно лучше свои последние часы, ну и так далее. Наверно, это оттого, что я такая крупная. Они думают, я буду с ними нянчиться. Должна тебе признаться, вначале я попадалась на эту удочку. «Врачи говорят, что я и месяца не протяну», – сказал мне один приятель. Это было пять лет тому назад. Теперь я постоянно встречаюсь с ним в баре Хенеки. «Привет, старый призрак», – всегда говорю я ему, а он ставит мне устриц и стакан бархатного пива.

– Нет, я не болен, – сказал Хейл. – Не бойся.

Он не хотел больше унижаться, даже в обмен на спокойные, дружеские объятия. Мимо промелькнул «Гранд-Отель», где старый сановник проводил целый день все в той же дреме, потом «Метрополитен».

– Вот мы и приехали, – сказал Хейл. – Ты ведь останешься со мной, хоть я и не болен?

– Конечно, останусь, – ответила Айда, выходя из такси, и тихонько икнула. – Ты мне нравишься, Фред. Ты хороший парень, Фред. Что это там за толпа? – спросила она с радостным любопытством, указывая на скопление опрятных и щегольских брюк, ярких блузок и обнаженных рук, обесцвеченных и напомаженных волос.

– Каждый раз, как я продаю часы, – кричал человек, стоявший в центре толпы, – я дарю вам в двадцать раз больше, чем они стоят. Только один шиллинг, леди и джентльмены, только шиллинг. Каждый раз, как я продаю вам часы…

– Купи мне часы, Фред, – сказала Айда, легонько подталкивая его, – но прежде дай мне три пенса. Я хочу помыться.

Они стояли на мостовой у входа на Дворцовый мол; толпа окружала их плотным кольцом, люди проходили туда и обратно через турникеты, глазея на торговца часами; нигде не было никаких признаков старой машины марки «моррис».

– Тебе незачем умываться, Айда, – взмолился Хейл. – Ты и так прекрасно выглядишь.

– Нет, мне надо умыться, – ответила она. – Я вся в поту. Подожди меня здесь. Я только на две минуты.

– Здесь негде как следует помыться, – настаивал Хейл. – Пойдем в отель, там выпьем…

– Я не могу терпеть, Фред. Правда, не могу. Ну, будь умницей.

Хейл сказал:

– Вот тебе десять шиллингов. Лучше возьми их сейчас, пока я не забыл.

– Право, это очень мило с твоей стороны, Фред. Это тебя не разорит?

– Так поскорее, Айда, – повторил Хейл. – Я буду здесь. На этом самом месте. Возле этого турникета. Ты ведь недолго, правда? Я буду здесь, – повторил он, положив руку на барьер у турникета.

– Знаешь, – сказала Айда, – можно подумать, что ты влюбился.

И она с нежностью пронесла в себе его образ вниз по ступеням к дамскому туалету: маленький, изрядно потрепанный человек с обкусанными ногтями (от нее ничто не ускользнуло), с чернильными пятнами на пальцах, схватившийся рукой за железный барьер. «Хороший старикан, – подумала она. – Мне он понравился еще в том баре, хотя я и посмеялась над ним».

И она снова запела, на этот раз потихоньку, своим теплым хмельным голосом: «Той ночью, в аллее, лорд Ротшильд мне сказал…» Давно уже она так не торопилась из-за мужчины, и не прошло и четырех минут, как, свежая, напудренная и сияющая, она опять поднялась на свет яркого Троицына дня, но Хейла уже не было. Его не было около турникета, его не было в толпе возле продавца; она протолкалась поближе, чтобы убедиться в этом, и оказалась лицом к лицу с вспотевшим торговцем, беспрерывно и с раздражением выкрикивавшим:

– Как? Не хотите дать шиллинг за часы и бесплатный подарок, который стоит ровно в двадцать раз дороже, чем сами часы? Я не утверждаю, что часы стоят намного больше шиллинга, хотя они стоят столько уже из-за одного своего вида, ну а вместе с бесплатным подарком, стоящим в двадцать раз…

Она вынула десятишиллинговую бумажку и получила маленький пакет и сдачу, думая: «Он, наверно, пошел в туалет, он вернется», – и, снова водворившись у турникета, развернула конвертик, в который были вложены часы. «Черный Мальчик, – прочла она, – заезд в четыре часа, в Брайтоне», – и подумала нежно и с гордостью: «Такой совет и он дал мне. Этот парень понимает, что к чему». Счастливая, она приготовилась терпеливо ждать его возвращения. Она была упорная. Где-то далеко в городе часы пробили половину второго.

***

Малыш заплатил три пенса и прошел через турникет. Деревянной походкой прошагал он мимо стоявших в четыре ряда шезлонгов, где люди ждали, когда начнет играть оркестр. Сзади он казался моложе своих лет, в темном легком костюме, купленном в магазине готового платья и слишком свободном в бедрах; но из-за выражения лица он казался старше: из темно-серых глаз его глядела всепоглощающая вечность, откуда он явился и которая должна была поглотить его. Оркестр начал играть, он ощущал музыку всем своим нутром; скрипки словно плакали в его кишках. Он не смотрел ни налево, ни направо и шагал вперед.

Во Дворце развлечений он прошел мимо стереоскопов, игровых автоматов и киосков к стрелковому тиру. С полок невинно-ледяным взглядом смотрели куклы, как пречистые девы в церковной кладовой. Малыш взглянул на них: каштановые локоны, синие глаза, накрашенные щеки; он подумал: «Аве Мария… в час нашей смерти…»

– Шесть выстрелов, – сказал он.

– А, это ты… – протянул хозяин тира, глядя на него с тревожным неодобрением.

– Да, это я, – ответил Малыш. – У тебя есть часы, Билл?

– Какие тебе часы? Вон там, в холле, разве нет часов?

– На них почти без четверти два. Я не думал, что уже так поздно.

– Эти часы всегда идут верно, – сказал хозяин тира. Он подошел с ружьем в руке. – Они не годятся ни для каких липовых алиби. Больше этого не будет. Без четверти два – это верное время.

– Ну и хорошо, Билл. Без четверти два. Я только это и хотел узнать. Дай-ка мне ружье, – сказал Малыш.

Он поднял ружье; юношеская худощавая рука была тверда, как скала; все шесть раз он попал в «яблочко».