Брекен и Ребекка
Шрифт:
Он сразу понял, насколько она ранима. Но кое-что ускользнуло от него, ведь при встрече с ним к Ребекке внезапно вернулось ощущение безграничной душевной свободы, которое она прежде воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Беззаботность, охватившая ее, как только он вошел в нору, с любопытством огляделся по сторонам, а затем посмотрел прямо ей в глаза, повергла ее в изумление, и от удовольствия ей захотелось громко рассмеяться. Более того, ей захотелось танцевать и петь! Но она лишь улыбнулась, впервые за долгое время почувствовав в себе
— Что привело тебя в Данктонский Лес? — с живым интересом спросила она, не подозревая о том, что до нее еще никто не обращался к Босвеллу с этим вполне естественным вопросом, равно как и о том, что, услышав его, Босвелл подумал, что взялся не за свое дело, решив помирить Ребекку с Брекеном.
— Ну… — замялся он, не зная, с чего начать.
— Ты ведь не просто так сюда пришел, Босвелл! Вряд ли ты проделал столь дальний путь лишь затем, чтобы поздороваться и снова отправиться восвояси.
— Мне кажется, что Камень позвал меня к себе или толкнул пуститься в дорогу, — не пытаясь лукавить, ответил он, интуитивно чувствуя, что Ребекка правильно поймет его слова.
Он не ошибся. Ребекка кивнула и ответила:
— Да, конечно. Но почему?
— Это связано с тем, что аффингтонские летописцы называют Седьмой Книгой. Видишь ли, Ребекка, на свете есть Семь Священных Книг и…
Он принялся рассказывать ей обо всем, привел обнаруженные им когда-то таинственные строки, в которых говорилось об остальных шести Книгах, и довольно долго объяснял, почему так важно найти Седьмую Книгу.
— По-моему, Книга найдется, когда тому придет время, — сказала Ребекка, — и вполне может получиться так, что она сама тебя разыщет.
Босвелл понял, о чем она говорит, и признал ее правоту. Разве не твердил он сам себе, что порывистость и настойчивость в таких делах неуместна?
Слушая Босвелла, Ребекка почувствовала, как на душе у нее становится радостней. Она поняла, почему рядом с Босвеллом ей дышится так свободно. Другие кроты, с которыми ей доводилось встречаться, так или иначе обращались к ней за помощью, а Босвеллу, хоть он и был калекой, не требовалось лечение, которым она занималась. Он ничего не хотел от нее и поэтому смог со всей полнотой ощутить ее любовь к жизни, естественную, как свет солнца или дерево. Она блаженно вздохнула, прислушиваясь к его словам и упиваясь этой чудесной легкостью.
Но когда он стал рассказывать ей о Семи Заветных Камнях, каждый из которых был связан с определенной Книгой, и Ребекка поняла, что они не такие огромные, как Камень, возвышающийся на вершине Данктонского Холма, на смену блаженству пришло благоговейное ощущение того, что они с Босвеллом вот-вот соприкоснутся с чудом, перед которым отступает все на свете, Даже время.
Ее чувство передалось Босвеллу, он прервал свой рассказ и спросил:
— Ты можешь что-то рассказать мне об этом?
Впервые с тех пор, как он добрался до Данктонского Леса, ему показалось, что Камень готов ниспослать ему
И тогда Ребекка поведала ему обо всем, что им с Брекеном довелось увидеть и пережить в Самую Долгую Ночь. Она не воспринимала те события как нечто сверхъестественное, и рассказ об испытанных ими в ту ночь сомнениях, страхах и радостях прозвучал живо и ярко.
Босвелл выслушал ее, и в душе его возникло то же чувство благоговейного восторга, которое ощущала Ребекка. Когда она закончила свой рассказ, он сразу же спросил:
— Так, значит, Брекен прикоснулся к тому камню, который скорей всего и есть Заветный Камень, и его свет померк? Брекен притронулся к нему?
— А это имеет значение? — спросила она с некоторой тревогой, видя, как глубоко потрясен Босвелл.
— Не знаю, Ребекка. Может быть, и нет. Понятия не имею.
— Разве Брекен ничего тебе об этом не рассказывал? — спросила она.
Босвелл покачал головой.
— Ничего. Собственно, он вообще старается не упоминать о тебе. Я просил его показать мне Древнюю Систему, но он запретил ходить туда. Мне кажется… — Тут он осекся, подумав, что, пожалуй, не стоит говорить об этом Ребекке.
— Что? — спросила Ребекка.
Будучи целительницей, она привыкла к тому, что и роты часто замолкают, чего-то не договаривая. Как правило, оказывалось, что именно то, о чем они не решались рассказать сразу, и побудило их обратиться к ней за помощью. Возможно, Босвелл и являлся исключением, но привычки у него те же, что и у всех.
— Я хотел сказать, мне кажется, возникшая у него неприязнь к Древней Системе и даже к самому Камню связана с тем, что вы с ним… ну… — замялся Босвелл, пытаясь подобрать подходящие слова.
— Расстались? — подсказала Ребекка.
— Вот именно, — подтвердил Босвелл. — Да, именно так!
Ребекка тут же посерьезнела, и впервые с тех пор, как Босвелл появился у нее в норе, лицо ее омрачилось, и ощущение потери, которое уловил в ее душе Босвелл, вспыхнуло с новой силой.
Он еще раз убедился в том, насколько она ранима. И, как случалось с ним порой, с величайшей ясностью осознал все свое несовершенство, не позволявшее ему приободрить тех, кто так нуждался в утешении. Он всем сердцем жаждал развеять печаль Ребекки, но не знал, что ей сказать. Внезапно, сам того не ожидая, Босвелл выпалил:
— Он любит тебя.
Возможно, он и пришел к Ребекке, чтобы сказать ей именно это.
— А он знает об этом? — спросила Ребекка.
Босвелл растерянно покачал головой: он не мог ответить на этот вопрос. Он даже не мог понять, знает ли Ребекка о своей любви к Брекену. А впрочем, что могут значить любые слова, если в них нет связи с Камнем, в глубинах которого они зарождаются?
— Стоит мне подумать о нем или услышать его имя, как я тут же вспоминаю о Мандрейке, — спокойно проговорила Ребекка. — Я вспоминаю о том, как он пытался пробиться ко мне тогда, возле Камня, а Брекен удержал меня силой и не пустил к нему.