Брекен и Ребекка
Шрифт:
— Какой такой любви? — спросил Брекен.
Ребекка шлепнула его по плечу, а он легонько толкнул ее, и оба они расхохотались и принялись возиться, как кротята, наслаждаясь игрой, которая всегда казалась им упоительной.
И тут Брекен услышал смех, на удивление похожий на их собственный, разнесшийся по туннелям, прилегавшим к выходу на прогалину. Смех, который был хорошо знаком ему, который ему не раз доводилось слышать и который он уже не чаял услышать снова, смех крота, которого он любил всей душой. Брекен застыл на месте, широко раскрыв глаза, а затем притронулся лапой к Ребекке, желая поделиться с ней нежданной радостью. И снова смех,
— Кто там? — спросила Ребекка.
Брекен не произнес ни слова, но именно он ответил на ее вопрос: он расхохотался, издал ликующий вопль и выбежал из норы в туннель, а Ребекка, услышав, как он кричит, называя друга по имени, ахнула и заулыбалась от счастья:
— Босвелл! Босвелл!
И вот наконец он появился. Такие же ясные, как прежде, глаза, он по-прежнему прихрамывает, но смех его звучит мягче и веселей.
— Ах, Босвелл, — сказала Ребекка, подбежав к нему.
И Босвелл прослезился при мысли о том, что она любит и всегда любила его просто так, а не потому, что он входит в число летописцев.
— Ребекка! — воскликнул он. — Ребекка! — До чего же она прекрасна. А затем, повернувшись к своему старому другу, он сказал: — Брекен, Брекен…
Время шло, а они все стояли, то ласково притрагиваясь друг к другу, то принимаясь о чем-то говорить.
Какая дивная пора настала для Данктонского Леса! И как все оживились! Когда по туннелям разнеслась весть о том, что в систему пожаловал летописец, и к тому же не кто иной, как Босвелл, ее обитатели потянулись друг за другом к норе, где жили Брекен и Ребекка, в надежде увидеть его и притронуться к нему.
Какая радостная суматоха поднялась в декабре, когда все начали готовиться к проведению ритуала, связанного с Самой Долгой Ночью! Как все старались убраться потщательней в своих норах и навести в них полный порядок! Как надеялись кроты, что Босвелл, проходя по древним туннелям, завернет к ним в гости и им удастся получить от него ответы на свои вопросы!
А когда наступила Самая Долгая Ночь, туннели заполнились гулом радостных голосов, и сколько же было повсюду смеха и веселья, сколько прозвучало песен! У всех пробудился живейший интерес к старинным преданиям, и жители Данктона были готовы без устали слушать снова и снова о Бэллагане и Вервейн, первых из кротов, о Линдене, первом из летописцев, и о Священных Книгах.
И, конечно же, вскоре пронесся слух о том, что утраченная Седьмая Книга, возможно — но имейте в виду, наверняка это не известно, — находится не где-нибудь, а здесь, в Данктоне.
— Не может быть!
— Говорят, что это так… и подумайте сами, неужели Босвелл, овеянный легендарной славой, чуть ли не главный из всех кротов на свете, отправился бы в столь дальнее путешествие только ради того, чтобы повидаться со старыми друзьями и притронуться к здешнему Камню? О нет, я убежден, что это не пустые слухи и Книга действительно находится здесь.
Придя к подобному заключению, обитатели Данктона принялись гадать о том, где именно хранится Священная Книга, и ответить на этот вопрос им не составило труда.
— Ну конечно же, она под Камнем. В туннелях за Гротом Темных Созвучий, куда не сунется ни один крот, если он в своем уме, ведь она скрыта за магической завесой, и на подступах к ней раздаются такие жуткие звуки, что, услышав их, можно облысеть от ужаса! Да, да! Надо быть сумасшедшим, чтобы попытаться туда проникнуть!
Но подобные предостережения
Триффан встретился с Босвеллом лишь по прошествии нескольких дней после Самой Долгой Ночи. Брекен был вне себя от радости, когда смог познакомить сына, которого родила ему Ребекка, с самым любимым из всех своих друзей. Он и не надеялся, что ему когда-нибудь выпадет такое счастье.
Босвелл приветливо взглянул на Триффана и признал в нем крота, которого он видел возле Камня в тот вечер, когда прибыл в Данктон. Многое уже было известно ему из рассказов Ребекки, но теперь к этому добавились новые впечатления. Он увидел, что Триффан наделен качествами, присущими Брекену и Ребекке, и почувствовал, что он, как никто другой, стал воплощением их любви. И, возможно, он уже тогда догадался, что перед ним тот самый крот, которого он стремился разыскать.
Но если и так, виду он не подал. Брекен изумился, заметив, что Босвелл не проявил интереса к Триффану и с необычайной краткостью отвечал на вопросы, которые тот задавал ему.
— Он чем-то не понравился тебе? Скажи мне прямо, Босвелл.
— Нет, — ответил Босвелл, качая головой. — Просто мне страшновато за него. Ты говорил, он хочет стать летописцем, а ведь тебе известно лучше, чем кому-либо другому, как это трудно. Так что дай мне время, чтобы я смог выяснить, обладает ли он необходимыми для этого качествами.
Но Босвелл постоянно различными способами старался уклониться от ответа на вопрос, который Триффан не раз задавал ему:
— Что я должен сделать, чтобы стать летописцем?
— Молись, — говорил Босвелл, отказываясь добавить к этому что-либо.
И всякий раз Триффан, услышав такой ответ, огорчался, начинал сомневаться в себе и отправлялся к Камню или же просиживал часами с Комфри, гадая, чем он заслужил немилость Босвелла, который так приветливо держался со всеми остальными.
Но хотя Босвелл упорно отказывался вступать с ним в пространные беседы, Триффан ощущал исходящую от него благодать и часто ходил за ним следом, держась от него на почтительном расстоянии, иногда помогая Босвеллу в поисках пищи, а порой указывая ему дорогу в какую-то часть системы, где тому захотелось побывать.
В один из дней, который показался Триффану нескончаемо долгим, он явился к Босвеллу, пребывая в необычайном волнении — чуть ли не дрожа от напряжения всем телом. Босвелл сделал вид, будто ничего не заметил, и отправился бродить по туннелям, как он делал довольно часто, задерживаясь то тут, то там, чтобы побеседовать с кротами, рассказать историю-другую или благословить кого-нибудь.
— Босвелл… — уже в который раз попытался обратиться к нему Триффан, но Босвелл никак его не приободрил, и Триффан не решился задать ему вопрос.