Бремя чужих долгов
Шрифт:
— Не можешь шевельнуться, значит? — с ехидством и сугубо риторически спросила она, — в самом деле? Совсем-совсем?
Я промолчал: сил не хватило, чтоб хотя бы кивнуть.
— Значит, могучий рыцарь-храмовник… уже не такой уж могучий, — подытоживая, сладко пропела госпожа Нела.
А затем, всего мгновение спустя, схватила меня за подбородок. Пальцы ее, с виду хрупкие, оказались неожиданно сильными. А ногти едва ли не впивались в кожу.
— А чему же могучий сэр Готтард удивляется? — голос хозяйки превратился в злобный шепот, — жалкий прислужник… раб… пес церковный! После того, как ты сдал нашу сестру инквизиции — какой еще благодарности ты ждал?
И куда
Ну и, припозднившись, как водится, настигла меня неожиданная догадка. Будь вероломная Нела и впрямь представительницей дворянского рода — возглавляли бы этот род все-таки мужчины. Коих, собственно, и следовало бы увековечивать в холсте и масле. А бороться хотя бы за равноправие женщинам этого мира только предстояло. И то в перспективе нескольких столетий. Тогда как в этом доме, из висящих в гостиной портретов мужского не было ни одного.
Удивительно? Едва ли, если речь идет о династии совсем иного сорта. Женской династии, считающей мир вокруг себя заведомо враждебным — и на том основании не признающей его законов и обычаев.
Ну как? Угадаете, о ком идет речь? Шесть букв, первая — «в».
Все эти мысли пронеслись в моей голове в течение секунды. Больше думать было некогда — действовать следовало. И побыстрее. Да, коварной ведьме удалось обездвижить мое тело. Но над душой моей, бессмертной и беспокойной, к счастью, она не властна.
Мысленно прочтя нужное заклинания, я… лишь считанные мгновения успел поглядеть на свое тело за столом со стороны, а на весь прочий мир вокруг — глазами бесплотного духа. Потому что картина перед моим взором как-то резко помутнела, точно я смотрел на нее сквозь толстое и грязное стекло. Различить очертания предметов стало невозможно, до того они исказились и утратили привычные краски. Да и звуки разом затихли, сведясь к какому-то мерному, еле слышному гулу. Вроде шума ветра за толстой стеной.
Само собой, от такой смены обстановки я не мог не запаниковать. И заметался, бросая взгляд то в одну, то в другую сторону. Пытаясь распознать в окружавшей меня мешанине хоть какой-то знакомый предмет. Или иной, хоть какой-нибудь ориентир.
За этим меня и застал не то чтобы старый, но уже и не новый знакомец. Причем отнюдь не приятный: похожий на бомжа типчик, не так давно застигший меня при попытке вселиться в тело барона Кейдна.
Все те же патлы, не знавшие мытья и, наверное, даже парикмахерских ножниц, свешивались с головы. И незаметно для глаза переходили в грязную же, похожую на паклю, бороду. Все те же выцветшие лохмотья укрывали собой долговязое тело. Прежним остался недобрый взгляд безумца, уставившийся на меня. И прежней же — мерзкая ухмылка, до стандартов Голливуда и глянцевых журналов которой было так же далеко, как среднестатистической городской свалке до высокого звания памятника архитектуры.
Интересно, а что вообще забыл здесь этот мерзкий урод? Прореха… нет, выгребная яма на человечестве!
— Скорее, это у тебя надо спросить, что ты здесь делаешь, — подал голос бомжеватый бородач, сложив руки на груди.
Да что он — мысли читает?..
— А еще я никак не могу понять… причисляя меня к роду людскому — ты унизить меня пытаешься или, наоборот, польстить? А может, ты просто соображаешь туго?
— А может, тебе лучше оставить меня в покое? — слова и без того неприятного собеседника, да произнесенные с заметным сарказмом, меня рассердили, — какого черта ты увязался за мной?
— Черт здесь ни при чем, — отрезал похожий на бомжа верзила, чье лицо из нагло ухмыляющегося вмиг стало по-деловому серьезным, — что тебя
— Только не надо меня поучать, — процедил я с деланным презрением. Хуже существа, открыто открещивающегося от принадлежности и от человечества, и от смертных вообще, по моему мнению, только то же самое существо, обернувшееся банальным резонером.
— Я не поучаю. Я предупреждаю, — в тон мне ответил собеседник, — а еще ставлю перед выбором… который, что важно, придуман не мной. Захотел вернуться к жизни человека — живи. Коль удалось тебе отбить тело несчастного сэра Готтарда, можешь пользоваться им в свое удовольствие. Победителей не судят… будем считать, что когда ты разбился, едучи в маршрутке — это не считается. Забудем…
Что? Так он и это знает?! Откуда, скажите на милость?!
— …только и ты забудь про то, как был призраком! И забавы свои с потусторонним миром, наконец, прекращай! Ясно? Если же тебе в новом теле отчего-то стало тесно — что ж, тогда и отношение будет соответствующим.
Не знаю, на что рассчитывал этот… эта тварь, держа передо мной речь, увещевая и напоследок прибегнув к угрозе — даром, что выраженной туманным намеком. Но эффект вышел, скорее, противоположный.
— Да какое, собственно, тебе дело? — продолжал злиться я, — кто ты вообще такой? Надзиратель, тоже, выискался…
Едва произнеся последнюю фразу, я не мог не заметить, как лицо собеседника вновь расплывается в отвратной кривозубой ухмылке. Как и прежде. Только на сей раз рот его растянулся до того широко, что сразу вспомнилась улыбка Чеширского Кота.
— Все-таки я недооценил тебя, — услышал я в ответ, — сообразительности тебе не занимать… жаль только, что употребляешь ты ее не туда, куда надо. Ты прав… Игорь или сэр Готтард, не важно. Нас… таких как я, и впрямь зовут Надзирателями. Причем надзираем мы за душами, не нашедшими посмертного покоя. Вроде тебя.
— Черта с два у тебя со мной получится, — молвил я мрачно, — а теперь лучше убирайся. И не путайся под ногами.
К злости и раздражению примешался еще и приступ внезапной храбрости. Надзиратель, что казался мне зловещим в первую нашу встречу, теперь превратился в моих глазах в банального пустомелю. Враждебных действий в отношении меня он не предпринимал, предпочтя почему-то тратить время на разговоры. А значит, бояться было вроде как нечего и некого. Можно и понаглеть.
Тем паче, время-то он тратил — мое. Пока отвоеванное мною тело во-первых, остывало за столом, а во-вторых, было оставлено на расправу в плену у семейки ведьм. Так что злость моя продолжала нарастать. И в какой-то момент я понял, что смогу ответить назойливому Надзирателю не только словом, но и делом.
Ведь не зря он все-таки похвалил мою сообразительность.
В свое время, пребывая в бесплотном состоянии, я силой воображения мог создавать себе в помощь кое-какие предметы — правда, опять-таки, нематериальные. Был у меня, к примеру, маркер, коим я нарисовал свою первую магическую фигуру. А еще факел, немало пригодившийся мне, когда одно из тел, которое я принял было за подходящее вместилище, на деле оказалось ловушкой. Вдобавок, Аль-Хашим как-то обмолвился, что, став призраком, я сохранил облик погибшего студента Игоря не просто так. Но тому поспособствовала моя память, привычные представления о себе. То есть тоже продукты мыслительной деятельности.