Бремя чужих долгов
Шрифт:
Я мог хотя бы предупредить своего спутника — но не решился и не успел. И даже немоту, сковавшую меня, смог отринуть лишь когда случилось… то, что случилось.
Призрачные руки схватили Аль-Хашима за горло. Схватили по-настоящему, ощутимо. Потому что ничего не понимающий алхимик захрипел, закашлял, а затем медленно и безвольно сполз на пол.
— Нет! Ах ты, ублюдок! — вскричал я со смесью гнева, горечи и стыда.
Никогда я не произносил заклинание так быстро. Надзиратель успел отступить едва на пару шагов, когда я, уже покинувший тело, бросился на него.
— Тебе
Два бесплотных существа схлестнулись, смешавшись. Слились как капли… а затем исчезла и лаборатория, и лежащее на полу тело Аль-Хашима, и весь привычный мир живых, окружавший меня.
Трудно было определить время суток. Если время вообще имело к этому месту хоть малейшее отношение.
На небе не было ни облачка… как, впрочем, не было и солнца. Так что назвать его ясным язык не поворачивался. Не имело это небо и ничего общего с ночным небосводом — темным до черноты и усыпанным звездами. Нет, даже несмотря на отсутствие солнца, темноты не было тоже. Просто определить источник света не представлялось возможным. Тусклый и ровный, он, казалось, занимал все небо. Окрашивая оное в цвет, более всего напоминающий оберточную бумагу или некогда белую, но старую, давно не стираную, простыню.
Еще, если память не изменяет, похожего цвета было кофе с молоком, что давали в детском саду. Отвратительный напиток, признаться. Никогда его не любил…
Ни малейшего движения нельзя было разглядеть в здешнем небе. А воздух навеки застыл, не поколебленный даже слабеньким ветерком. Окружающее безмолвие нарушал разве что далекий гул… или вой, монотонный и приглушенный.
Земля под ногами была темно-буроватого цвета, сыпучей и мягкой. С первого взгляда становилось понятно, что расти на такой земле ничего не может. Да, собственно, ничего и не росло. В одну сторону простиралась бесконечная равнина без намека на самый низенький холмик или хотя бы бархан. Точно такую же равнину можно было увидеть, обернувшись. И лишь единственное сооружения, явно искусственное, нарушало окружающую пустоту и безнадежное однообразие. Однообразную безнадежную пустоту.
Фантазии неведомому зодчему было не занимать. А вот практичностью природа его явно обделила. Постройка представляла собой четыре высоких каменных башни, причем стоявших не ровно, а накренившись. И каждая — в свою сторону. Конические кровли имели радиус, наверное, вдвое, если не втрое больше, чем сами башни. Отчего последние напоминали не то зонтики, не то грибы.
На каждой из башен имелось по небольшому балкончику: на одной — чуть ли не под самой кровлей, на другой — всего в футе над землей, еще на двух — где-то в промежутках между этими крайностями.
Так же, на разных высотах размещались большие окна: по одному на каждую башню. Соединялись окна соседних башен каменными мостами с многочисленными подпорками-колоннами. Из-за разницы в высоте мосты шли под наклоном, напоминая детские горки.
Выстроены башни были таким образом, чтобы вместе с мостами образовывать гигантскую фигуру в форме буквы «Z». Таким диковинное сооружение могли увидеть с высоты птичьего полета… при условии, если б здесь было, кому летать. Тем же птицам хотя бы.
Приближаясь к четверке башен за неимением других ориентиров, я смог различить и еще кое-какие детали. Например, крохотные оконца в стенах, расположенные в случайном порядке. Отсутствие входных дверей. Основательно обтесанные и плотно пригнанные один к другому, камни, наконец. Но было и еще кое-что, заслуживавшее моего внимания гораздо больше, чем башни, мосты, оконца, балкончики и камни.
С одного из балконов — самого высокого — смотрел на меня человек. Единственный человек, не считая меня, в этом негостеприимном и запустелом месте. Хотя я уже понял, что и он не совсем человек. И то по меньшей мере.
Облокотившись на перила балкона, Надзиратель ухмылялся.
— Я же говорил, что мы встретимся, — молвил он флегматично.
— Где я? — а вот мой возглас прозвучал подобно грому и эхом раскатился по пустой равнине.
— Там, куда ты и шел, — Надзиратель лукаво ощерился, — давно шел… с того времени, как сел в маршрутку… в то роковое утро. Или забыл? Если да, то должен сказать, что сильно в тебе разочарован. Потому что о некоторых вещах забывать ну никак не годится.
— А Аль-Хашим? При чем тут он? — гневно вопрошал я… и мир вновь содрогнулся от оглушительного эха, — что ты с ним сделал, мразь?
— Ну, на первый вопрос я ответить могу, — на этих словах фигура Надзирателя неожиданно растаяла в воздухе… чтобы мгновение спустя из ничего возникнуть на земле, в нескольких шагах от меня, — твой старый спутник здесь при том, что ты втравил его в свои похождения. С другой стороны, этих похождений не случилось бы, не постарайся в свое время сам Аль-Хашим. С Кристаллом Душ и не только… Так что виноваты оба. Не говоря уж о том, что вы вмешались не в свои дела. Вернее, попытались вмешаться, и это просто мой долг был — остановить вас. Какое вы имели право избавлять Арвиндира и его семью от наказания, назначенного не вами?
— Хорошенькое же наказание — сроком на полторы тысячи лет, — хотел парировать я с сарказмом, но вышло бессильное ворчание, — да что там на полторы тысячи — на вечность!
— А вот это уже не твоего ума дело, — процедил Надзиратель, — как, кстати, и судьба твоего старого, но не по годам самоуверенного дружка. Не в том ты положении… ибо, если не понял, ты попался, голубчик.
— Нет, — отрезал я с неожиданным хладнокровием, — это ты попался, ублюдок патлатый. И получишь свое… вот прямо сейчас.
С этими словами я двинулся в сторону своего собеседника, на ходу буквально обрастая доспехами. Меч сверкнул в моей руке.
— О! — не то с иронией, не то с искренним удивлением произнес Надзиратель, — вроде взрослый парень, а захотел поиграть? Ну что ж, можно и поиграть.
С этими словами он простер в мою сторону руку. Вырвавшаяся затем из нее небольшая, но яркая молния ударила мне прямиком в грудь. Я ожидал адской боли, успел подумать, что вообще в пепел обращусь. Однако на деле все свелось лишь к сильному толчку, швырнувшему меня на землю. Точно ударило не молнией, а чем-то тупым и тяжелым.