Бремя колокольчиков
Шрифт:
Шальная мысль промелькнула в мозгу: «Уж не прозорливец ли? Ведь в молодости у старца жил отец Вячеслав». «Не-е-е. Опыт, да и прихожан хорошо знает. Что-то я совсем уже, раз такие мысли в голову лезут», - отвечала на это другая часть сознания отец Глеба. Вслух же он сказал:
– Циничный ты! Люди ж не только сексом живут и всякой шизнёй...
– Случается, но не часто... А постом и вовсе редко. Я с годами всё никак решить не могу, что мы больше: психи, дураки или грешники...
– Истину глаголишь, старче!
– встрял в разговор протодьякон Николай.
– Мы с отцом Сергием давеча офис один крутой
Мужики с похмелья, бабы в коротких юбочках, некоторые - ничего так, но уж больно солидного включили. Стоят, свечки держат. Серёга им про церковь, исповедь, таинства. To-сё. Записки сказал, написать как. Я эти записки собираю, а ко мне один из начальников подходит. Говорит: «Батюшка, а как нам хозяина перенести?» Я ему: «Какого хозяина?» «Ну, - говорит, - домового со старого офиса. У нас там всё хорошо было: и не ругались, и бизнес шёл. Нам бы его сюда! Мне бабка одна говорила, что надо метёлкой в углу замести...» Я уж тут не выдержал и перебиваю его: «Я дьякон. Вон, отец Сергий, - батюшка, он вам объяснит». И к Серёге его подвожу.. .Тот ему долго втирал, что и как, но мужик так и не врубился. По лицу видно было, что пойдёт заметать домового своего.
– Смешно, но это люди непросвещенные, а только крещёные. Когда же и книги разные правильные читали, и внутренний духовный опыт, какой- никакой, пережили, не должно же быть так...
– отвечал, возбуждаясь отец Глеб после молитвы Ефрема Сирина[89].
– Ничё, просвещённые тоже зажечь могут. Слыхал, наш настоятель решил чин омовения ног[90] [91] провести в Чистый четверг, как на архиерейской службе? Сам нам ноги мыть будет!
– продолжал Николай - Даже и нам, дьяконам. Лучше б денег нормально дал! Я, вообще, думаю маникюр разноцветный на ногах сделать по этому случаю и пальчиками шевелить буду, когда он мне ноги полотенчиком вытирать станет...
– Да это вообще - дурь! Форма без содержания. Разве по-настоящему просвещённый Духом станет такое делать?
– Эк ты завёлся что-то со своими просвещенными, как Руссо какой-то. Батянь, не в образовании дело! Да и вообще, не в том, кто что пережил и кого чем торкнуло. Ладно, надо литургию начинать... Поди записки почитай, потом поговорим...
– вмешался отец Вячеслав.
Преждеосвященная. На кафизмах[92] [93] начались сложные перемещения дьякона со служащим священником перед и со Святыми Дарами: каждение,
99
поклоны, перенос на жертвенник .
После отец Глеб продолжил.
– Ну вот, что это? Зачем-то переносим на жертвенник, потом обратно, разворачиваем и потом обратно складываем антиминс[94]. Все эти приседания...
Кому и зачем это нужно? Литургика у нас исполнена всех этих потерявших смысл ритуалов, которые попробуй тронь! В богословии, кроме пафоса и всяческих разговоров про нашу исключительность, мало чего и осталось! Народ не пойми чему учим. О Евангелии забываем ради предания старцев100 [95] [96], а, казалось бы, чего проще? Любовь и Евангелие во главу угла поставить, собраться
– Был у меня один поп знакомый зарубежно-катакомбный . Всё домашнюю церковь создать хотел. Ещё в советские годы. Да только никому не нужно это оказалось, даже своим! Либо уж секту делай, хоть и внутри церкви! Это народ любит. Как один епископ говорил: «Прихожане любят, когда им чего-то дарят, и когда их насилуют...» Про высокое и приятное научиться рассуждать несложно, а ты тронь легонько локтем такого, что про любовь с евангельской простотой проповедует. Тут все разговоры и закончатся и обиды с хлопаньем дверьми тебе по носу начнутся. Люди терпеть и прощать друг друга не умеют, и мы часто сами такие же! Как по Любви жить-то сможем? Какую соборность, понимаешь, построим, даже если начальство дурное убрать от нас? Переобижаемся и перессоримся из-за какой-нибудь ерунды, вот и вся любоф... Эх, Глебушка, мы достойны того дерьма, в котором живём, в том числе и церковного...
– Отцы! Кадило, врата!
– прервал алтарник.
Пошла суета, возгласы дьякона и священника.
– Повели-и-и-и-те-е-е-е...
– громыхнул протодьякон.
Отец Вячеслав с кадилом и свечой повернулся к народу в открытые Царские врата.
– Свет Христов просвещает все-е-е-ех!
Могилвс мусульман
Моя душа уже давно черным черна.
Мою красную дверь покрасили в чёрный цвет.
Может, если я исчезну, мне больше не придётся это видеть.
Невыносимо жить, когда весь мир стал черным.
i г\э
Rolling Stones , «Paint it black».
Светлый осенний день. Солнце отдает свое последнее мягкое и неуверенное тепло, чтобы стать скоро ярким и холодно-жгучим светилом морозного дня. Глеб с грустной нежностью любовался этой картиной, глядя из окна машины.
Подъехали к кладбищу, водитель замедлил ход.
– Сейчас, батюшка, приедем, где-то тут... А! Вон они стоят!
Остановились у тропинки между захоронениями, возле которой стояло
человек пять. Отец Глеб вышел из машины. К нему подошёл седой кавказец.
– Здраствуйтэ! Махмуд Рашадович мэнэ зову. Моей женэ умерла сегодня тры год назад. Хочу, чтоб ви молитву служили... Ваня, можешь покурыть пока, - последние слова заказчик панихиды адресовал уже водителю дорогой блестящей иномарки, который привез отец Глеба.
С Глебом о требе договаривалась какая-то женщина, но здесь её не было. За ним прислали русского немногословного шофера, а здесь собрались, кажется, одни кавказцы. Причем, судя по всему, азербайджанцы-мусульмане. Молодому священнику стало неуютно. Идя к могиле, Глеб спросил Махмуда:
– Извините, а супруга ваша - православная?
– Канэчна! Она верущий была, молилась очень дома, такие картины у нас были... как их?...
– Иконы?
– с тревожной надеждой подсказал Глеб.
– Нэ знаю... Как в цэрквы! Дева Мария с младенцем, Рафаэль[97] [98], кажется, илы эта... Лэонардо[99]...
Глеб совсем пал духом. Куда и зачем его ведут? Что за женщина? Католичка? Некрещёная?
Ну, вот и пришли. Глеб обомлел. С шикарного нового мраморного памятника на него смотрел... Махмуд Рашидович!