Бремя
Шрифт:
«В чем же?», — спросят немногие, из тех, что задумчивее.
«Мне не понять одной, — прокричит она, — давайте же вместе встанем на колени и будем молиться, пока не опустится на нас просветление».
«Да вы — сумасшедшая, — покачают головами те, у которых больше власти. — Да вы — смутьянка и подстрекательница. Конечно, у нас здесь — демократия, но и на вас управу найдем, если народ с толку сбивать станете. Предъявите ваши документы на проверку. Э, ведь и документы у вас фальшивые, все в них поддельно от первой буквы до последней. Потому пройдемте-ка с нами»...
Но Ванесса уже быстрым шагом уходила и от порыва своего, и от преследующих, положив
Вечером Несса поехала в аэропорт. Приведя себя в порядок в безупречно убранной женской туалетной, сидела в зале ожидания, наблюдая за отбывающими. Когда-нибудь, уже скоро, как и они, волнуясь, сбросит она с себя силу земного притяжения и пойдет на взлет. Войдет в салон и устроится у окошка и, потом, прильнув щекой к прохладному стеклу, постигнет то, что очень долго ей не удавалось постичь: искомый смысл прожитых в Америке лет. Мощно и безоговорочно оторвется от полосы самолет, и от неопределенного предчувствия сильно защемит сердце. Кого оставит она позади? Нерожденное дитя свое, погубленного мужа первого, преданного второго и... часть себя.
Но та, другая часть, которая так ощутимо оживает в ней, будет продолжать жить. Нет, не начнет сначала, а искупит начатое...
Часа в три ночи ее разбудил полицейский и с холодной учтивостью попросил предъявить удостоверение личности. Это могло случиться раньше (странно, что не случилось), даже в первый день странствования, поэтому Ванесса не удивилась, открыла сумку и вынула удостоверение — американскую грин-карту. Человек просмотрел его внимательно.
— Пройдите со мной в отделение, — сказал он, наконец.
Несса сразу подчинилась, встала и пошла рядом. Полицейский профессионально держал ее в поле зрения. Со стороны, наверное, казалось, что ни женщина, ни блюститель порядка не имеют друг к другу никакого отношения, и каждый идет своей дорогой. В сущности, так оно и было.
В полицейском участке задержанные сидели на стульях, кто злобно, кто заискивающе поглядывая на допрашивающих. Нессу посадили напротив тучного мужчины с багровой шеей, выпирающей из-под воротника рубашки обильными складками. Избыточное лицо мучительно двигалось, когда он задавал вопросы:
— Ну, и как вы объясните ваше постоянное пребывание в терминалах аэропорта, — спросил он, превозмогая одышку и теребя края ее паспорта, — мисс, мисс, мисс Файнс? Мы обратили на вас внимание несколько дней назад. С виду вы не похожи на бродягу.
Несса молчала. Слово «бродяга» никогда раньше не воспринималось ею в негативном смысле. Она совсем не обиделась.
— Ваше имя? — спросил дежурный.
— Там все указано, в моем удостоверении.
— Прошу вас отвечать на мои вопросы конкретно. Ваше имя?
— Ванесса. Ванесса Файнс.
— Постоянное место жительство?
— У меня нет постоянного места жительства, — сказала она правду.
— Где вы проживали до того, как потеряли жилье?
— В другом штате, — соврала она.
— Как вы оказались в Нью-Йорке?
— Приехала искать работу, — соврала еще раз... «Маленькие отверстия лжи быстро становятся непроходимыми ямами» — вспомнила она свою недавнюю мысль.
— Девичье имя вашей матери? — продолжал полицейский.
— Соколова. А имя президента Соединенных Штатов — Джордж Буш.
— Ваша ирония в данной ситуации неуместна, — строго сказал дежурный.
«Они не признают ее за сумасшедшую, — подумала Несса с облегчением, значит, можно надеяться, что не отправят в психушку». Об этом она беспокоилась больше всего. «Однако, странная все же страна, — удивлялась Несса, — по осведомленности о президенте определяют степень нормальности, а в психушках полно постояльцев, повторяющих его имя, как мантру с утра до вечера».
— Мы должны определить вас в городское учреждение, — возвращая ей грин-карту, отрезал полицейский. — Офицер Гонзалес займется вашим устройством.
Широкая темнокожая женщина в униформе проводила Ванессу из отделения через зал ожидания — сквозь любопытство и равнодушие, сквозь мнимую свободу, мимо чужих сердец, по вниз бегущим ступенькам, через самооткрывающиеся двери, и еще несколько метров уже на воздухе — к служебному автомобилю. Несса вошла, пригнувшись. Ей вдруг стало страшно, вспомнились слова Тимофея о жестокости в ночлежках.
— Офицер Гонзалес, не могли бы вы сказать мне, куда вы меня везете? — спросила Несса.
— В приют для бездомных в Бронксе, — просто ответила полицейская.
Ванесса закрыла глаза и произнесла шепотом молитву, которая уже не раз за последние дни помогала ей оставаться в равновесии: «Господи, помилуй! Защити меня от всяких зол, бед и несчастий. Защити меня, Господи, от бесов и людей некоторых». Гонзалес поняла, что задержанная молится и вдруг смягчилась:
— Да, вы не беспокойтесь, — сказала она. — В ночлежке очень быстро можно получить квартиру от города. Через год-два у вас уже будет свое, почти бесплатное жилье...
— Спасибо вам, — поблагодарила Несса.
Все тот же мир людей вокруг. Все те же — рай и ад. Она была — другая...
Глава 31 В ночлежке
Горемыки и аутсайдеры, не заслужившие ни имени, ни признания, не сделавшие карьеры и потому и не вписавшиеся в среднюю колею жизни, населяют ночлежки грандиозного города. Кроме тех, кто и не ищет другого и вполне удовлетворяется имеющимся, немало и таких, кто изо всех сил пробует поначалу выйти из обоймы невезения. Карабкается жалкий неудачник по крутым лестницам физического выживания, но всякий раз, когда достигнет он новой ступеньки, кто-нибудь, более проворный умышленно или инстинктивно столкнет его опять вниз. Тяжка здесь борьба за место под солнцем. И после нескольких безуспешных попыток остаться на плаву впадает человек в усталое отчаяние и, постепенно опускаясь на общественное дно, привыкает и ограничивается лишь тем, что ест, спит и, если находятся средства на дешевые наркотики и алкоголь, заглушает их тяжелым или буйным дурманом непрошеную тоску о несбывшемся. Неизвестно, движет ли несчастными обитателями ночлежек неумолимая сила саморазрушения или просто не дано некоторым свыше, как ни тужатся они, иметь семью, работу, свое жилье, маленькие человеческие радости и элементарную устроенность. В чем их урок? В чем ее, Нессин, урок, ради какого прозрения оказалась она среди этих людей, чужих и потерявшихся — понять бы ей! И если бы не идея о возвращении в Россию, где чудился ей теперь некий непреложный и важный удел искупления и духовного очищения через труд на благо других, и при этом всегда сиял ярко пример вассиной самоотверженной жизни, разве могла бы она выдержать холодное проживание в сырых, казенных комнатах по восьми душ в одной, и шум, и мат, и враждебность, с которой почти каждый в этих стенах воспринимал другого.