Бреслау Forever
Шрифт:
— Славек! Господи! Ведь сегодня у нас третье мая [48] .
— Блин, а у нас нет флага!
— Есть! — Мариола снова помчалась к гардеробу. — Я же купила в прошлом году.
Она вернулась с государственным символом, надетым на палку от швабры, привязала его проволокой к балконным перилам и дополнительно закрепила скотчем. В вопросах импровизации Мариола всегда была хороша. Флаг хлопал на ветру. Славек, салютуя, приложил руку к голой голове. Так, чтобы только проявить уважение. Его мучило что-то другое. Он снова засел за акты и горячечно перелистывал страницы. Сначала дневник Грюневальда:
48
Конституция 3 мая (правильнее, Правительственный Декрет от 3 мая), принятый 3 мая 1791 года Декрет, регулирующий правовое устройство Жечпосполитой Двух Народов. Общепринято, что Конституция 3 мая была первой в Европе и второй в мире (после американской конституции 1787 года) современной, принятой в письменном виде конституцией. Правда, некоторые первой считают конституцию Филиппа Орлика 1710 года или же корсиканскую конституцию 1755 года. Теперь, государственный праздник Полыни, следовательно, граждане должны вывешивать флаги. — Википедия (Польша).
На нацистский праздник я вывесил флаг со свастикой.
Потом перешел к бумагам Мищука и Васяка:
По причине военных заслуг и особой преданности в борьбе с реакционным подпольем и успехами в деле эхве… эфхе… эффективной (хорошо сказано?) расправы с преступным элементом и мародерами, они удостоены фе… чести (хорошо сказано?) поднять флаг на мачту!
Сташевский массировал виски. «Флаг на мачту, Ирак уже наш» [49] , повторял он слова песенки Леха Янерки. Или они сами повторялись?
49
Песню исполнял Лех Янерка, называется она «Велосипед». Текст приводить (и переводить), как мне кажется, смысла нет. Пожелаете, сами найдете (наберите в Гугле: «Lech Janerka», «Rower»; или «Flaga na maszt — Irak jest nasz»). Правда, в тексте: «флаг на мачту», я же придумал, для рифмы, про «марш» — Прим. перевод.
— Слушай, вместо извозчика закажи мне такси… Хельга! — прибавил он.
Мариола набрала номер с домашнего телефона.
— Добрый день!
— День добрый. Уже едем.
Ей даже не нужно было сообщать адрес. Компьютеры мгновенно проверяли номер телефона, при условии, что он был открытый, проверяли, звонит ли постоянный клиент, и не было ли каких-нибудь неприятностей с оплатой. Поскольку Сташевский соответствовал всем нужным критериям, такси с какой-то ближайшей стоянки выехало немедленно.
— Так что с той яичницей? — спросила Мариола.
— Проедем. Не слопаю же я шесть яиц на завтрак. Я вообще не знаю, что они тогда делали, что так жрали?
Девушка пожала плечами.
— Я тоже не знаю. Но я бы съела.
— Шутишь? — удивленно глянул на нее Славек.
— Да нет же. Съела бы.
— Ага. А потом сама называешь себя коровой и говоришь, что на животе завязалось сальцо.
При этом он умильно улыбнулся, но Мариола явно разозлилась.
— А ты сам, что? С самого утра то пивко, то стакашку. Думаешь, я не знаю, что ты держишь в ящике письменного стола? Две бутылки водки! — Она запыхалась. — У тебя там три ствола и две бутылки водки!
Славек поднял глаза к потолку.
— Но ведь от этого же не полнеют.
— От этого умирают! — пыталась она быть конкретной. — А к тому же еще и две пачки курева на день.
— Умирают от еды.
Он тоже старался быть конкретным, и статистические данные знал. Не пугайте фрайеров раком. Они сдохнут от картошки-фри, колы, колбасы и жиров. И их будет больше раз в сто, чем умирающих от рака.
— Ну, как же еще! Две пачки сигарет и водка, подкрашенная пивом, это не повод для того, чтобы умереть? Тем более, если ты еще и аллергик.
— Спиртное помогает астматикам.
— Да… — Мариола повернулась к нему спиной. — А больше всего — тебе помогают сигареты. — Она бросила чем-то в стенку. — Помогают тебе добраться до кладбища. За ручки поддерживают! Ага, еще и на работе пьянствуешь!
Он не был свиньей и не сказал, что ее как раз убивает бутерброд, который Мариола сделала себе по ходу.
— Ой, Мариола, я хороший полицейский офицер. Я — специалист. А то, что я пью или курю, никого не должно касаться.
— Правильно! — взвизгнула та. — Только не удивляйся, когда тебя уволят. И заменят какой-нибудь серостью, которая не сможет сделать и сотой доли того, что умеешь и можешь ты. За то, она каждый день будет трезвой, вовремя приходить на работу, всякий раз будет готова лизать задницу начальнику. Пойми ты это наконец!
— Что, я должен лизать? Никому не стану! — Славек налил себе еще одну рюмку водки.
Мариола присела рядом, обняла одной рукой, прижала к себе. И сказала, уже тихо и спокойно, по-женски:
— Знаю, знаю, знаю. — Она прижала его еще крепче. — Знаю, что ничьей задницы ты лизать не станешь. Я же тебя знаю. Честь запрещает тебе лизать. Так?
Славек глянул на подругу.
— Я тебя люблю, сумасшедшая!
— И я тебя люблю, сумасшедший!
Потом повернула голову, усмехнулась и скорчила одну из своих лисьих мин.
— Только ведь это неправда.
— Что, неправда?
— Парочку задниц ты все же вылизал.
— Я? — возмутился тот. — Каких?
— Например, вот эту. — Мариола встала перед ним и выпятила свою попку. — Эту!
Может ли роман управлять собственным творцом? Могут ли известные ему исключительно по бумагам, то есть, de facto выдуманные герои захватить над ним власть? Составлять сценарий так, как хотят они, а не он?
Земский сидел за компьютером и не верил собственным глазам. Разве это он все это написал? Или снова начинается безумие? Опыт предыдущего раза у него уже имелся. Поэтому молниеносно запрыгнул во вторую комнату.
— Женщина! — прорычал он. — Держи меня! Не дай добраться до сейфа с оружием!
Та была сильной. Удержала. Потом шепнула.
— Ты и так не знаешь, где ключ от сейфа. Я спрятала.
Земский облегченно вздохнул.
— Тогда дай мне телефон.
Он быстро выступал номер.
— Славек?
— Да. — Сташевский не был из тех, кто ложится спать до полуночи.
— Тебе грозит ужасная опасность.
Сташевский был уже настолько пьян, что упал с кровати, на которой смотрел телевизор. Телефон упустил, а потом еще долго пытался его поднять.
— Так что там с той опасностью? — Он повернул трубку, потому что перед тем приложил ее к уху наоборот. — Чего мне следует бояться?
— Все они связывались с химиками. Не пытайся этого делать.
Сташевский испустил тяжкий вздох.
— Ты знаешь, а это неплохая идея.
— Не делай этого!
— Так ведь это и вправду клёвая мысль.
— Славек, помни. Их всех уже нет в живых.
— Мы тоже когда-нибудь умрем, как и все другие. Но ассоциация хороша. Благодарю.