Бреслау Forever
Шрифт:
Все побежали по ступеням, потом по громадному коридору. Мищук запустил всех в громадный кабинет. Васяк для уверенности подбежал к подоконнику и выбросил в окно единственный стоявший там горшок. Тут же из любопытства выглянул, не получил ли кто по голове. Там стояло несколько офицеров УБ, но, к сожалению, ни в кого не попал.
— Что вы там вытворяете? — заорал кто-то высокий чином.
— Докладываю, что допрашиваем подозреваемого в сотрудничестве с разведкой Англии, Франции и Японии. А еще в намерении убить всех милиционеров Вроцлава путем отравления воды. Товарищ… — замялся он. — С этой высоты не вижу вашего звания.
— А, тогда ладно. — Убек успокоился. — Только наденьте на него наручники, чтобы больше уже ничем не бросался.
— И по морде дайте хорошенько! — крикнул другой. — Ведь явно же сотрудничает и с американской разведкой, раз такой интернациональный. Вы, в милиции, слишком мягкие.
— Так точно! — Васяк закрыл окно и начал хохотать. Он представить себе не мог, чтобы ударить поляка. Хотя его коллеги частенько это делали. — Слышали? Хотел, чтобы я тебе по морде дал, — фыркнул он. — Ну, на свадьбе или там храмовом празднике, оно бывает… Праздник! Но в комиссариате? Совсем с ума сошел?
— Ты когда-нибудь заткнешься? — Мищук выкладывал перед Боровичем кучи папок. — У нас есть еще и такие, — прибавил он, указывая на Гималаи папок на верхней полке. — Правда, германские.
— Немецкий я знаю. Справлюсь.
Их перебил грохот открывшихся дверей, в которых встал какой-то офицер.
— Оба, немедленно к коменданту! — рявкнул он. — А заключенного на это время в камеру.
— Но ведь это не заключенный, а этот, ну… тот… как его…
— Консультант, — подсказал Борович. — Помимо У-Йота [50] я получил образование и как полицейский.
50
UJ — в польском языке эти буквы называются «У»-«Йот», сокращение от «Uniwersytet Jagellonski» — «Ягеллонский Университет» — Прим. перевод.
— «Уйоб»? Ааааа… Американец!
Борович только пожал плечами.
— Быть может, уже вскоре таким стану. Но исключительно по собственному выбору.
— Нет, нет, — запротестовал Мищук. — Ты обязан решить это дело. В Америку мы его пока что не отпустим. — Он повернулся к человеку в дверях. — До войны он был офицером полиции!
— Ааа… Санационный [51] офицерик? Тогда — в тюрьму его.
— Нет. Он специалист по кри… кри…
51
«Санационный» (оздоровительный) — так называли режим в Польше междувоенного периода.
— Криминалистике, — снова подсказал Борович. И радостно усмехнулся. В кармане его куртки лежал маленький, дамский пистолет. «Шестерочка». Он был решительно настроен отстреливаться, а последний патрон послать себе в рот. У него не было ни малейшего желания идти в коммунистическую тюрьму после того, что слышал от мародеров, которые иногда ходили на свидания к своим дружкам.
Мищук с Васяком вышли к коменданту, а Борович начал изучать документы. Он лишь чудом удерживался от того, чтобы не исправлять чудовищные орфографические ошибки. Закурил «честерфилд». Вообще-то, ему ужасно хотелось выпить чаю, только где во Вроцлаве можно было его найти? Возможно, в милицейской столовке и подавали какой-нибудь эрзац, только ведь самого его туда не впустят. Он покопался в столе, нашел бутылку самогонки. Сделал глоток, и его чуть не вырвало.
Он изучил почти что четверть польских материалов, когда вдруг отложил их. Подставил стул и снял с полки немецкие дела. Перелистывал из быстро, потому что немецкий знал по-настоящему хорошо. Пока профессоров из «Ягеллонки» не перестреляли, там учили прилично.
Мищук с Васяком вернулись где-то через час. Оба выглядели словно побитые собаки. Комендант выдал им за все. На оперативках они не присутствовали, оборонную точку вокруг Народного Зала не создали, связь не установили. Но ведь как? Комиссариат и Бискупин — это были весьма отдаленные острова в архипелаге Вроцлава. А между ними — море, полное акул. Из милиции выгнать их не могли, потому что у них было письмо с благодарностями от Глуздовского, безупречная служба (понятно, где) и награды.
— Нас отстраняют от этого дела, — сообщил Мищук. Он открыл ящик стола и сделал два больших глотка из бутылки.
Борович бросил папку на стол.
— Более-менее, я уже знаю, в чем тут дело. Но сначала — ваше дело.
Он поднял телефонную трубку и постучал по вилкам аппарата.
— Товарищ телефонистка, соедините меня, пожалуйста, с товарищем комендантом.
— Это ты, Васяк, — увидала та номер на консоли.
— Нет. Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ.
— Господи Иисусе!
Борович был в своей стихии.
— Товарищ телефонистка, никакого Иисуса нет. Это все опиум для народа! — крикнул он в трубку. — Зато есть внутренний контроль. И вот его я советую опасаться, — сказал он, на сей раз тихо и ласково. — А не сатаны, — уже совсем тепло прибавил он. — Товарищ сатана не в состоянии выслать вас в колхоз на востоке. — Мгновение тишины для нового вдоха, и совершенно очаровательное завершение. — В отличие от меня.
— Ко… ко… конечно, — перепуганно выговорила та. — С кем вас соединить? Потому что от страха я забыла, — честно призналась та.
— С товарищем комендантом.
Соединила она моментально.
— Ну… чего? — раздалось в трубке.
— Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ! Вы что тут себе позволяете?!
— А… а… а в чем, собственно, дело?
— Вы проверьте на коммутаторе, откуда я звоню, товарищ! Из кабинета Мищука и Васяка. — Оба как раз тихо хватались за головы, уже видя себя в тюрьме. — Хотите деконспирировать моих агентов? Так? На вашем месте, хотя лично в бога не верю, я начал бы читать молитвы!
— Но почему? Я ничего не сделал.
— Вот именно! Вы уже проверили?
Минута тишины.
— Так точно, проверил. Вы звоните из их кабинета, товарищ.
— Это мои лучшие люди, а вы их по полу размазываете?
— Да что вы говорите такое. Они на ковре стояли.
— Вы что там себе представляете?! Мы привлекли двух лучших милиционеров для решения секретного дела, а вы им палки в колеса вставляете?!
— Да нет, был отмечен действительный факт бросания цветочным горшком, но никакого вставления палок в колеса никто не докладывал, товарищ генерал. Я сам слышал. Нет, палок никто не вставлял. Товарищ, может, пригласить вас на рюмку водки, вы покажете бумаги и…