Бреслау Forever
Шрифт:
— Как?
— Не знаю. Давай выспросим всех перед столовкой. Сейчас обед. Нужно спросить, видел ли кто-нибудь ритуал с цветами и помнит оставшуюся в живых жертву. Возможно, кто-нибудь такой и попадется.
Мариола встала перед Сташевским.
— Знаешь, кое о чем ты забыл?
— О чем, Хельга? — Он продолжал пункт за пунктом воспроизводить последний описанный день Грюневальда.
— Там всегда было два полицейских. Добрый и злой.
— У меня нет партнера. Ты к чему ведешь?
— Послушай: Грюневальд и Кугер, Мищук и Васяк. И всегда один нормальный,
— Ты копалась в моих документах?
— А как же. Ведь я же женщина. — Тут она покачала у него перед глазами своей замечательной попкой. — Так вот, в нашей группе я буду тем хорошим полицейским.
Славек чуть не поперхнулся сигаретой.
— Ты?!
— Конечно. Погоди минутку.
Она сбросила свою прозрачную ночную рубашку. Отправилась к гардеробу. До Сташевского донеслись отзвуки поисков и скрип вытаскиваемых ящиков. Через несколько минут Мариола вышла одетая в военные сапоги и камуфляжные штаны типа «лиственный лес». На ней был его пуленепробиваемый жилет из кевлара. На голове — русская каска с большой буквой «V» и надписью «День Братьев Блюз», который получила в качестве приза на какой-то вечеринке. Из сейфа вытащила свою дамскую «22-ку». Перезарядила, взяла запасную обойму и спрятала в карман. Пистолет поместился идеально.
— И как тебе? Разве я тебе не пригожусь?
— Я впечатлен. — Сташевский вздохнул. — Но, милая… Все люди, которые занимаются этим делом, гибнут.
— Ой-ой-ой! Действительно? — Теперь уже Мариола вздохнула, пародируя Славека. — А знаешь, от чего погибнешь ты?
— От чего? — заинтригованный, спросил он.
Девушка вытащила ящик его стола и вытащила бутылку водки.
— От этого! — взвизгнула она. Потом кинула в него блоком сигарет. — И от этого!
— Господи! — Стоя на коленях, он выискивал блок под диваном. — А ты знаешь, что если хоть раз выстрелишь из своей хлопушки за пределами тира, то отправишься в тюрьму?
— Я буду стрелять исключительно ради собственной защиты! Я не отпущу тебя на смерть одного!
Сташевский поднял голову.
— Я тебя люблю, моя ты совершенно съехавшая с катушек сумасшедшая!
— И я тебя люблю, кретин!
Славек поднялся на ноги, вытаскивая из блока новую пачку сигарет. Долго открывал ее. Когда же удалось и закурил, подошел к сейфу. Взял из него огромный Vis [52] , подал Мариоле.
— Держи пушку.
— А зачем?
— Я знаю, что ты хорошо стреляешь, но это ведь не спортивные соревнования. Из своей «22-ки», как только адреналин подскочит, ты в него, возможно, даже и не попадешь, а он, к примеру, будет пьяным, так что, все равно навалится. Так что, бери пушку.
52
Vis.35 — самозарядный пистолет конструкции Петра Вильневчица и Яна Скшипинського, принятый на вооружение польской армии в 1935 г. — Википедия
Мариола была очень хорошим стрелком. Когда она начала заниматься этим видом спорта, спутала мишени. Вместо пистолетной, на расстоянии двадцати пяти метров, начала стрелять в винтовочную, установленную в два раза дальше. Сплошные десятки. Правда, то была всего лишь тренировка.
— Сколько патронов в обойме? — спросила она.
— Четыре.
— А хватит?
— Да. Пару лепишь куда угодно, с бедра, а потом один — в цель. В голову пациента.
— А четвертый?
— Это уже для тебя. — Он усмехнулся. — Если чего-то не выйдет.
Мариола начала смеяться. Славек глядел на нее абсолютно серьезно.
— И помни. Стреляй себе в рот. А не в висок, потому что чуть ли не третий такой снайпер выживает. С самыми неприятными последствиями.
Только теперь до нее дошло, что Сташевский не шутит.
— Даже так паршиво? А если у них будут автоматы?
— Тогда уже сейчас начни составлять некролог в газету.
Мариола перезарядила вис. Славек чуть ли не подпрыгнул.
— Езус-Мария! Нет!!!
— Что, нет?
— У него подвижный предохранитель в рукояти! Достаточно его взять, и он уже готов к стрельбе. Это тебе не современный ствол с миллионом переключателей и предохранителей. Перезаряжаешь, сжимаешь и стреляешь. А потом следует дать на мессу за душеньку нападавшего. Так написали в инструкции по пользованию.
Мариола засмеялась и разрядила пистолет.
— Хорошо. Так я иду с тобой?
— ОК.
Грюневальд писал:
Хельга настояла на своем и сказала, что идет со мной. Она, якобы, видела сон, будто бы меня убивают. Она взяла кухонный нож и лопатку, которой перекапывала землю в горшках на балконе. Так что, она была во всеоружии.
Мищук с Васяком вернулись где-то через час, когда Борович уже закончил читать дела.
— И что? — спросил он.
— А нифига. Нашли только двух офицеров, которые видели танцующих среди цветочков. Одного, когда хотел покончить с собой, спасли милиционеры.
— Так вызовите его.
— А как? В этом море развалин, где даже улицы называются то по-польски, то по-немецки, либо вообще никакого названия нет? Вообще-то, даже и улиц нет, а только место с битым кирпичом. Мы не знаем, где он живет.
— А второй?
— А второй сидит у нас. Гестаповец.
— Тогда вызовите его.
— Так он же не хочет говорить. Упоминал, что его спас коллега, когда у него пошли психи, и он хотел покончить с собой. Но больше ничего говорить не хочет. Он знает от коллег, куда его пошлют.
— Куда?
— На минус сорок. И он еще узнает, что такое, ходить с подштанниками, полными собственного дерьма. Русские ему не простят.
Борович сортировал папки по понятному только ему самому принципу. Память у него была превосходная. Он задумался.
— Тогда, пускай его допросит тот Кугер. Он еще сидит у вас под замком?
— Ясное дело, — ответил на это Васяк. — Но как это так, чтобы один немец другого допрашивал? Конечно, можно было бы дубинкой приложить, но…
— А кого ты до сей поры допрашивал? — Борович покачал головой. У этих двоих не было никаких базовых знаний работы полиции. — Сразу дубинкой? — сказал он. — Вам следует познакомиться с профессиональными методами.
— Так мы же из милиции!
— Так учитесь! — Он вздохнул. — Вы можете оформить ему бумаги, чтобы еще сегодня он уехал в Германию?