Бреслау Forever
Шрифт:
— Погодите, погодите, ведь это интересно. Были ли там вокруг цветы?
— Не знаю. Я не глядел. — Немец ненадолго задумался. — Возможно, и были, только кто обращал на это внимание в бою. Какие-то церковные приношения. Или, скорее, горшки с цветами. Понятия не имею.
— Нет, нет. Я не собираюсь выпытывать вас про цветы, но про того человека, который схватил гранату в зубы и взорвался в объятиях германского офицера.
— Не знаю. Все это я видел краем глаза. После взрыва у всех отняло слух. Ваши стреляли, мы — тоже, в замкнутом помещении. Так никто ничего уже не слышит даже после первого выстрела. Не говоря уже про гранату.
Кугер наклонился на своем стуле.
— Я знаю, к чему он ведет, — сказал он, перебивая Першека. — Взрывающиеся люди!
— Именно это я и имел в виду, — усмехнулся Борович. — У нас с этим тоже проблема.
Кугер наклонился еще сильнее, балансируя на грани падения.
— Что вы хотите узнать?
— Я прочитал все ваши акты. Исключительно скрупулезно составленные. Так что о следствии я знаю все. Но меня интересует кое-что другое.
— Что же?
— Видите ли, в нашем аресте сидит гестаповец, переживший ритуал. Но он не хочет говорить. Все-таки лучше, если переговорит земляк с земляком.
— Я не буду его допрашивать.
— Видите ли, вы — офицер полиции, каким был и я. Давайте поговорим, как коллега с коллегой. Вы не зверствовали по рабочим или концентрационным лагерям. Так что, можем поговорить, как культурные люди.
— Нет!
— Хорошо. — Борович тут же согласился. — Поглядите. Мое предложение таково. — Он открыл ящик стола. — Мое предложение таково… — повторил он. — Банка тушенки, хлеб, бутылка самогона, поскольку сейчас это самая верная валюта, и вот эта бумага.
— Какая бумага? — рот Кугера был переполнен слюной.
— Подтверждающая, что уже сегодня вы можете ехать в Германию. Герр Першек с семьей отвезут вас на вокзал. И сейчас же! На вот этой вот тележке. — Борович говорил медленно, четко и убедительно. — Одна беседа, и вы отправляетесь на вокзал. Одна беседа!
Кугер инстинктивно хотел закрыть лицо руками, но ему это не удалось по причине увечья.
— Нет.
— Видите ли, с этой бумагой можно поступить по-разному, — издевался Борович. — Я могу ее порвать. — Он надорвал листок где-то на сантиметр. — Могу отрывать кусочки. — Он оторвал небольшой фрагмент. — И могу отдать ее вам. Выбор всегда за человеком. Что вы предпочитаете? Свободу и Баварию через пару дней или же нашу уютную тюрьму?
Борович оторвал следующий кусочек. И еще один. И еще.
— Хотите эту бумагу? Я вам не даю ее прочитать, потому что по-польски вы не понимаете. Но даю вам слово чести офицера, что она настоящая. — Он оторвал очередной кусочек. — Хотите? Потому что я уже близок к самой главной печати.
— Да! Да! Да! — закричал Кугер. — Хочу!
— Тогда допросите гестаповца.
— Jawohl.
Борович повернулся к Мищуку с Васяком.
— Прикажите его привести.
Кугер указал подбородком на письменный стол.
— Зачем. Тут имеется консоль. Набираете номер заключенного и вам приводят его из комнаты охранников. Это американцы продали нам этот патент.
— То есть: шесть, шесть, шесть. Число зверя. — Борович ехидно усмехнулся. — Не думаю, чтобы тут заключенных нумеровали. Это вам не Аушвиц.
Мищук с Васяком отправились за охранниками. Борович игрался с немцами. Он глядел на них то грозно, то ласково. Игрался консолью. Интересно, говорили ли что-либо эти лампочки и звонки крестьянам, мобилизованным с Полесья? Могли ли они читать? Сначала русские, затем немцы и снова русские. Никто из них не успел закончить школы. Некоторым даже предложили бесплатные экскурсии «Сибирь-Тур». Тем не менее, дураками их назвать было нельзя. Один из них вскочил в кабинет с ППШ в руках.
— А что тут вытворяете, товарищ?
— Я приехал из Варшавы. Внутренний контроль УБ, — ответил Борович. — Кстати, от вас несет самогонкой, как от аппарата. Сейчас же займусь вашим делом.
— Так мы же не пьем, товарищ!
— Чай не пьете, кофе — не пьете. Или воды тоже не пьете? А вот водяру — это точно!
— Да нет же. Честное слово, нет!
Борович склонился к Кугеру.
— Где в караульном помещении имеется самое лучшее укрытие? — спросил он по-немецки. — Я имею в виду, для спиртного.
— Шкафчик над дверью. Никто никогда его не проверяет.
Борович повернулся к уже слегка ошалевшему, но все еще подозрительному охраннику.
— Может, следует проверить, что есть в шкафчике над дверью? У вас, в караульном помещении? Пойти туда и сделать выводы? А точнее, обнаружить бутылки…
— Нет, нет, там ничего нету. Я побегу, погляжу и проверю, товарищ.
— Хорошо, проверьте.
Охранник тут же смылся. Борович продолжал жевать спички и размышлял над этим странным делом. Какая-то зацепка, вроде бы, и имелась. Но где-то в подсознании чувствовал, что здесь нужен гений. Какой-нибудь чертов Шерлок Холмс. Эркюль Пуаро. Боже, вдохновите же меня, думал он. Хорошо, по крайней мере, пускай придет доктор Ватсон!
Пришли Мищук с Васяком, приведя с собой гестаповца. Васяк сразу же подбежал к ящикам письменного стола.
— Матка Боска! — он запихивал под мышки замаскированные бутылки с самогоном. — Проверка из Варшавы. Половина управления выливает водяру в сортир и бьет бутылки.
— На твоем месте я бы об этом не беспокоился. Проверка прибыла из Вильно, затем из Кракова, а теперь — из Вроцлава, — усмехнулся Борович, на сей раз — дружелюбно. — С проверками оно бывает. Они очень мобильные.
Мищук понял первый.
— Езус — Мария! Ты чего натворил?
— Да ничего, только пультом управления игрался.
Оба милиционера были поражены паникой в коридорах.
— Все наши выливают самогон в срач! И бутылки бьют.
— И прекрасно. Пить — вредно. Но вы свои бутылки оставьте, потому что это ценная валюта.
— Ты чего, нам яйца крутишь?! — заорал Мищук.
— Нет, яйца не крутит, а дает курица. Я же всего лишь сделал так, что ваш самогон сделался теперь в сто раз ценнее. Самая лучшая валюта на бирже подскочила вверх.