Бриг «Три лилии»
Шрифт:
Они крались в обход к туру. Солнце припекало. Батраки Синтора ворочали камни и не смотрели в их сторону.
Тем более, что шпуры * были уже готовы и заряжены, а Синтор не любил, когда мешкали. Он сам наведался с утра на гору и приказал: «Взрывайте всю волынку, да поживее!» Ему не терпелось добраться до клада.
В то время динамит был редкостью, чаще всего обходились простым порохом. Протягивали длинный шнур, отбегали на километр и затыкали уши. Ба-ам-м!
* Шпур. — Чтобы взорвать камень, в нем бурят углубление — шпур. В это углубление кладут взрывчатое вещество.
У Мандюса Утота были широкие зубы — такими хорошо перекусывать шнур. Оба его помощника уже побежали прятаться. Солнце жгло, над мысом кричали чайки. Мандюс Утот стиснул зубами шнур.
— Ишь ты, крепкий какой! — бурчал он.
Миккель и Туа-Туа крались по вереску. Вокруг них жужжали мухи. Миккель совсем упарился, ружье было будто свинцовое. Последним полз Боббе.
— Что ты надумал? — прошептала Туа-Туа.
— Скажу, пусть покажут бумагу, что они застолбили участок.
— А если у них нет такой бумаги? — спросила Туа-Туа.
Миккель сплюнул. Тогда… тогда дело будет посложнее.
Он приподнял ружье затекшими руками:
— Придется стрелять.
— Ой, что ты! — всполошилась Туа-Туа. — Вдруг попадешь в кого-нибудь… Тш-ш-ш, вот они!
Прямо перед ними выросла долговязая фигура Мандюса Утота. Он стоял к ним спиной. Мандюс нагнулся: шнур был готов, осталось только поплевать три раза, «чтобы трахнуло как следует», и подпалить.
— Руки вверх! — сказал Миккель.
Мандюс Утот обронил спички и обернулся, разинув рот. Прямо в живот ему смотрело черное дуло. А за дулом стоял Миккель Миккельсон, известный также под кличкой «Хромой Заяц».
Мандюс Утот и остальных тоже знал — не только девчонку, но и шавку. Он поплевал на большой палец — обжегся о спичку — и снова поглядел на ружье.
— Нет, вы поглядите только! — запел он. — Какие знатные гости пожаловали! Миккель Хромой, да с ружьем! Чай, не заряженное?
— Сейчас проверю, — сказал Миккель и потянул спуск.
— Стой! Дружище Миккель, господь с тобой! — закричал Мандюс Утот и поднял руки кверху. — Не надо! Как бабушка, здорова? Положь-ка ружьишко вон на тот камень, а я тебе пятак дам.
— Сначала бумаги покажи, — сказал Миккель.
— Какие бумаги, Миккель, дружочек?
— Насчет участка, что застолбили, — ответил Миккель. А коли нет бумаг, Мандюс Утот, придется тебя застрелить, так в старательском уставе записано…
Мандюс медленно открыл рот, но у него вдруг пропал голос.
— …потому что участок — Патов, — закончил Миккель.
— Гора — Синторова, — возразил Мандюс Утот.
— А он застолбил ее? — спросил Миккель.
Этого Мандюс не знал.
— Как по-твоему, Туа-Туа? — Миккель повернулся к ней. Застрелим и Синтора тоже?
Но Туа-Туа зажмурилась и заткнула уши пальцами — от нее совета ждать было нечего. Мандюс Утот осмелел.
— Вот так-то, гора Синторова! — повторил он. — А с Синтором шутки плохи. Он, как разозлится, натирает вожжи мокрой солью, и, уж кто отведает этих вожжей, тот полгода не сядет! Так что положи лучше ружьишко на камень, Миккель. Получишь два пятака, за то что ты молодец и сирота. К тому же бумага, о которой ты толкуешь, есть, только я ее дома забыл, на столе.
Видно, Туа-Туа открыла глаза, потому что Миккель почувствовал вдруг, как она ткнула его пальцем в спину.
— Миккель, к пристани чья-то лодка подходит, — сообщила она. — Уж не Пат ли?
— Где? — Миккель опустил ружье.
А Мандюс только того и ждал. В тот же миг он нагнулся, чиркнул спичкой о штаны и подпалил шнур.
— Расходись! — заорал он. — Живо! Сейчас трахнет!
Боббе прямо в нос попал пороховой дым; он тявкнул и побежал в кусты. За ним, скользя и спотыкаясь, кинулась ТуаТуа.
На бегу она кричала:
— Скорей! Чего ждешь? Взрывает, не видишь?!
Мандюс размахивал красным флагом.
— Берегись! — орал он на весь Бранте Клев.
И где-то вдали отозвались его помощники:
— Береги-и-ись!
Миккель вскинул ружье на плечо и бросился за остальными. Шлеп, шлеп по ручьям, только брызги летели! Он плюхнулся на живот и скатился в расщелину, где притаились Боббе и Туа-Туа. Лицо Миккеля горело.
— Теперь пусть взрывают! — ворчал он. — Заметила, кто в лодке сидел? Пат! Вот увидишь, он! Услыхал взрывы и подумал: «Никак, на моем участке распоряжаются». Будет теперь Синтору!.. Слышишь, Туа-Туа, что я говорю?
Туа-Туа шепнула в ответ:
— Да, да, Миккель, слышу. Ложись! Ой, сейчас взрыв будет!
— И последний, помяни мое слово! Как думаешь, он уже причалил?.. Чу, что это, Туа-Туа?
— Бе-ре-ги-ись! — рокотал голос Мандюса в другом конце Бранте Клева.
Туа-Туа всхлипывала, зарывшись в вереск. Шнур шипел. Миккель привстал на коленях.
— Что же это такое?.. — недоумевал он.
Если бы Туа-Туа в это мгновение подняла голову, она увидела бы, что лицо Миккеля побелело как бумага. Губы его задрожали, горло сжалось, и он еле вымолвил:
— Уль… Ульрика.
Что привлекло сюда овечку, никому не ведомо, но только вдруг из леса появилась Ульрика Прекрасношерстая.
Она шла и блеяла, держа в зубах зеленую веточку. Может, соскучилась по Боббе? Миккель схватил Боббе за шиворот, потому что пес тоже заметил овечку, и закричал:
— Уходи, Ульрика! Здесь взрывают!..
Боббе радостно тявкнул и стал вырываться. Ульрика вежливо заблеяла, но Миккеля не послушалась: она любила подразнить его. К тому же над камнями вился непонятный дымок. Вдруг там что-нибудь вкусное? И она пошла туда.