Бриг «Три лилии»
Шрифт:
— Прибудет, как до такелажа дело дойдет. Да не мешай ты занятым людям своей болтовней! — отрезал Грилле.
Через месяц постройка развернулась полным ходом.
Сколотили стапели, заложили киль, начали ставить шпангоуты по левому борту.
И подумать только: они строили бриг!
У Миккеля даже сердце ныло, когда он сидел на горе и смотрел, как корабельщики тащат на плечах балки.
На что нам сдалась и гора и деревня?
Эхей, не нужна! — сказал Ульса Пер.
Коль пенные волны бушуют у штевня!
Эхей, не нужна! — сказал Ульса Пер…
* Верша — ловушка для рыбы; напоминает корзину.
«Как бы этого Скотта разыскать? — волновался Миккель. Не может быть, чтобы он уже всю команду набрал!» Он спустился к дровяному сараю и принес бабушке здоровенную охапку дров.
— Какой он из себя был, этот капитан Скотт? — проронил он, словно мимоходом.
Бабушка взглянула на Петруса Миккельсона, который опять сидел со своей книжкой.
— Прибавь коротышкам Миккельсонам пол-аршина росту, и будет в самый раз! — презрительно фыркнула она.
Больше от нее ничего нельзя было добиться. Зато Миккелю удалось кое-что услышать в лавке. Как-то туда зашел Мандюс и давай расписывать. Миккель присел за ларь и сделался маленькиммаленьким.
— Скотт-то? Спросите меня, коли хотите правду знать, чай, я не только видел его, а и покалякать пришлось, — похвалялся Мандюс. — У кого здесь в Льюнге живот, как бочка, а?
— У дубильщика Эббера, — забормотали старики в лавке.
— Именно, что у Эббера, — подхватил Мандюс и просунул большие пальцы в дыры своего пальто. — Вот он-то самый и есть Скотт, только черную бороду нацепил, когда толковал со мной. У эфтих циркачей все тайны-секреты! Сколько денег он огреб, штуки-трюки показывая. И схоронил их — смекните-ка, куда?
— В слоновью голову, — пробормотали старики.
— Именно, что в слоновью голову на фургоне, на двери…
Миккель заслушался и чуть не угодил в ларь; тут-то он и попался на глаза Мандюсу.
— Гляньте, кто пришел — сам брантеклевский барин, господин Миккельсон, — запел Мандюс. — Никак, с золотом? Этак-то и товару в лавке не хватит!
В ту ночь Миккелю спалось плохо. Конечно, Мандюс — пустобрех, но кто его знает?..
«Завтра возьму лодку — и к Эбберу, спрошу сам», — решил он. В животе у него громко ворчало. До чего же мало места занимает кусочек свинины да две холодные картошины!..
Миккель проснулся затемно от какого-то стука в прихожей. Выйдя, он увидел на кухонной двери снаружи прибитую гвоздем тряпицу.
На тряпице было написано кровью:
Коль есть у вас золота слитки,Не прячьте их в сундуки.Не то в богадельне придется вам скороОтведать казенной трески.А кровь была от лучшей бабушкиной курицы-несушки.
Она лежала возле крыльца с отрубленной головой.
Никто не знал, чья рука держала нож. Но зато все знали, что у Мандюса Утота на левом каблуке вырездн двойной крест от гололедицы и от скрипа в коленках. Уж на что бабушка Тювесон плохо видела —
Бабушка плакала. Миккель хотел седлать Белую Чайку и ехать за ленсманом.
Но Петрус Миккельсон только смеялся:
— Лучше нет куриного бульона! Ну-ка, Миккель, слетай в огород, петрушки поищи! Без петрушки разве тот вкус?.. — Потом он нагнулся и шепнул Миккелю на ухо: — Не вешай нос, сынок, мы еще возьмем свое!
Глава пятая
КНИЖКА В КЛЕЕНЧАТОЙ ОБЛОЖКЕ
А только что уж тут возьмешь, коли в карманах пусто, а гранит весь?
Миккель окончательно решил попросить у Грилле лодку и махнуть под парусом к Эбберу — выяснить, как и что.
Но тут, как назло, установился мертвый штиль.
Вечером, когда все спали, он шмыгнул во двор и сунул руку в дупло.
— Господи, сделай так, чтобы там лежала тысячная бумажка и пятьсот серебряных монет, — прошептал Миккель, глядя на луну над Бранте Клевом.
Но в дупле оказалось только два гнилых яблока и дохлая крыса.
Луна укрылась за тучи, кромешный мрак окутал постоялый двор. У Миккеля было накоплено три риксдалера, которые он хотел добавить к отцовым сбережениям. Теперь некуда было их добавлять.
На следующее утро Петрус Миккельсон взял кувалду и зашагал к каменоломне. Однако стоило ему зайти за сараи, подальше от всех глаз, как он повернул, крадучись, в сторону верфи.
А бабушка стояла у окошка и все видела.
— Ну никак у него море из крови не выходит… — пробормотала она.
Миккель сидел у стола и воображал, что сучок в доске посередине — якорный клюз. А царапины — такелаж.
«Море в крови?» — подумал он и начертил складным ножом парус. Что бабушка имеет в виду? Когда непрестанно в животе сосет? Или когда ноги так и идут сами к верфи?
Он сунул нож в карман и шмыгнул следом за отцом.
Петрус Миккельсон сидел в лощинке над верфью. Он прислонился спиной к камню и глядел в книжку с клеенчатой обложкой. Кувалда лежала в стороне.
Миккель, спрятавшись в кустах, слушал и ничего не понимал.
— Селенографическая долгота! Географическая долгота!..
Читая, Петрус Миккельсон пристукивал пальцем по колену.
— Запишите точный магнитный пеленг в градусах! — крикнул он вдруг неведомо кому.
Миккель похолодел. Все ясно: перед ним сумасшедший человек. И этот человек — его собственный отец. Клоун какой-то, ему только в цирк к Эбберу…
Миккель тихонько побрел домой. В горле у него торчал жесткий ком, который никак не удавалось проглотить.
Под вечер на кухню заглянул плотник Грилле; губы его лоснились от жирной свинины.
— А что, хозяин каменоломни дома? Ага, вот и он! Ну как, Миккельсон, пойдешь на верфь работать? Только скажи, уж я не брошу товарища в беде!
Миккельсон-старший убрал в карман книжку, захватил молоток и пилу и заперся в своей каморке.
Плотник остался. Он уселся поудобнее возле стола, прислушиваясь к стуку молотка.