Бригантина, 66
Шрифт:
— Это души убитых, — говорит Висенте.
Убитых или умерших? Можно, вероятно, и так перевести это слово. Когда убитых? Где умерших? Не все ли равно. Здравствуйте, души убитых и умерших, я рада, что вы здесь, со мной. Я только до сих пор думала, что никто, кроме меня, вас не видит и о вас не знает. Ну что ж, пусть и другие вас увидят этой странной ночью.
Это был долгий путь в темноте, путь, надышанный полевыми ароматами. Путь, озаренный яркими созвездиями и еще более яркими душами умерших. Путь, наполненный многозвучной музыкой полевой ночи: самозабвенным треском кузнечиков, посвистом сусликов и летучих мышей, голосами ночных птиц, шелестом ночных кустов и деревьев, ясным, торопливым говорком воды в канаве, воды, которая принадлежит помещику, которой не смеют пользоваться другие
На крутом витке дороги фары нашей машины вырывают из мрака понуро бредущую тощую лошадь. Поперек седла лежит человек.
— Пьяный, — говорит Висенте.
— Пьяный мапуче, — говорит Нельо.
Не надо ли помочь ему? Нет, лошадь довезет его до дому, ей не привыкать стать. Сжимается сердце. Господи, как наглядна жизнь! В самый последний миг она словно хочет заставить меня убедиться воочию в правильности того, что я не раз слыхала: арауканов не смогли победить в веках испанские завоеватели своим огнем и оружием, их одолели столетия нужды, страшные болезни, — они их прежде не знали, и водка, спирт, которых они тоже прежде не знали. Именно это и привело к вымиранию. Я видела это сама. Впрочем, не будем спешить с выводами: рядом со мной в машине сидит Висенте — трезвый, здоровый и чистый, знающий испанский и английский, друг Нельо и других славных людей.
Было очень странно, почти невероятно, после того земного и древнего, с чем я вдруг так близко соприкоснулась в темном поле, очутиться через полчаса в городе и в доме Нельо. Был воскресный вечер, и в доме было много гостей — молодых друзей молодых хозяев дома. Было много музыки, танцы, песни под гитару.
Мне нравятся эти молодые люди, они внушают доверие, они интересны мне: хотелось бы побольше узнать о них, поближе узнать их. Вот эти двое — жених и невеста, он медик, она учительница, надеются пожениться в марте, если удается подкопить деньжонок, — это не так легко* Для них нее нелегко, для этих славных молодых людей, они живут трудно и небогато, эта молодая чилийская трудовая интеллигенция, они живут нелегкой и наполненной жизнью, отдают много сил и дум тем, кто живет еще труднее и горше, верят в лучшее будущее, и стараются помочь ему наступить быстрее, и охотно собираются в праздничный вечер повидать друзей, поплясать и попеть в уже налаженном и относительно благополучном доме молодого адвоката-коммуниста в городе Темуко за фронтьерой.
И. Соколов-Микитов
НА РОДИНЕ ПТИЦ
Из таймырского дневника
В конце сороковых годов мне довелось участвовать в большой комплексной экспедиции, отправлявшейся на обследование последнего «белого пятна» на географических картах Советского Союза. Несколько месяцев провели мы на берегах Таймырского озера, в обширных необследованных районах северной оконечности Евразийского материка, куда исследователи еще не проникали.
В свое время мне уже приходилось писать о природных богатствах чудесного края, который я называю «родиной птиц». У меня сохранились походные тетради с краткими дневниковыми записями и заметками. Трудно разбираться теперь в беглых карандашных записях, сделанных с натуры. По возможности я сохранил
Не знаю, какие перемены произошли в далекой, некогда «неведомой людям» северной стране, но не сомневаюсь, что и до сего времени чудесная красота нетронутой «родины птиц», в которой мы были первыми гостями, сохранилась.
«Сколь скудна сия страна во всю зиму, — так, что и описать нельзя, — столь, напротив того, весело в ней жить от весны до глубокой осени, так изобразить неможно.
Летом и днем и ночью такая светлость, что не только читать и писать можно, но между ранним утром и ночью почти различия нету и без привычки на первый случай уснуть нельзя. Самое солнце всю ночь катится по горизонту, как превеликая кадка, на которую прямыми глазами глядеть можно, и светлость его нимало не препятствует себя видеть.
Кто желает сими приятностями насладиться, то пускай сам туда съездит, тогда увидит и мне поверит, сколь прелестно летнее тамошней стороны состояние». (Так писал в конце XVIII века студент Василий Федорович ЗУЕВ, впоследствии известный русский ученый-натуралист, побывавший на Крайнем Севере нашей страны.)
Много раз побывал я на море, поднимался в горы Кавказа, любовался красотою Небесных гор голубого Тянь-Шаня, хорошо знал подмосковные места, не раз побывал в ледяной Арктике, бродил по дремучей тайге, видывал степь и безрадостную знойную пустыню, но еще не удавалось побывать на «родине птиц», в холодной пустынной тундре, где на земном шаре кончается граница распространения леса и начинается пустыня с заложенной под почвой вечной мерзлотой.
Уже далеким, но незабываемым событием моей скитальческой жизни представляется мне последнее мое путешествие в холодную и пустынную страну, куда еще не заглядывал глаз человека. Я вспоминаю чудесное Таймырское озеро, просторы холмистой тундры, суровые каменные останцы, снежные вершины, таинственных гор Бырранга. Я как бы слышу бесчисленные голоса птиц, каждый год возвращающихся на далекую свою холодную родину. Какая неведомая сила древних воспоминаний заставляет воздушных путешественников ежегодно совершать свой долгий и опасный путь? Вспоминаю чудесные цветники, тонкий аромат северных цветов, которых не знают на юге. Как нежны, ласковы эти цветы, растущие в далекой холодной стране, которую многие люди считают жестокой и негостеприимной! И разве можно девственно чистые просторы еще не тронутой страны, прозрачность ее воздуха, ее нетронутую красоту сравнить с затоптанными «красотами» Крыма, с морскими южными пляжами, заваленными телами праздных загорающих людей, с шумной городской суетней?
Необыкновенно чист воздух в этой холодной далекой стране. Здесь не почуешь запаха тленья и вонючего дыма. Здесь ничто не тлеет и не разлагается, долгие годы не гниет дерево, месяцами свежей остается пища. Даже тела умерших людей, погребенные на севере в вечной мерзлоте, навсегда остаются нетленны.
Разумеется, не для всех людей понятна и доступна красота и чудесная прелесть северной природы. Любителям шумных пляжей здесь нечего делать. В просторах тундры беспомощным и покинутым почувствует себя избалованный городской жизнью человек, и вряд ли по душе придется ему житье в походной палатке, тяжелые длительные переходы, после которых опытный путешественник обычно чувствует себя особенно бодрым и здоровым.
Горе избалованному неопытному человеку, легкомысленно решившемуся отправиться даже в недолгое путешествие в неведомый край. В тяжкое, а подчас опасное положение рискует он попасть. Неопытному путешественнику легко заблудиться в бескрайней тундре, где резко меняется погода и часто встречаются неожиданные препятствия. Нужны хорошая сметка, острая наблюдательность, чтобы стать хорошим путешественником. Нередко случалось, что неопытные и ненаблюдательные люди попадали в смертельную беду.