Бригантина, 69–70
Шрифт:
Была осень, и горы пестрели желтыми кленами, разноцветными кустарниками и зелеными еще кое-где березками. Были здесь и шиповник, и малина, и какие-то неизвестные мне кусты с розовыми листьями. Полыхала огнем рябина, темными силуэтами на фоне всей этой игры красок выделялись ели и пихты. Если не видеть дали, снежных вершин и глубоких ущелий, на минуту может даже показаться, что ты находишься в русском лесу, среди елей, берез, рябин. И птицы вокруг те же — пеночки, синичка-московка, дрозд-деряба. Но стоит взглянуть себе под ноги и увидишь закругленные листья черники и алые ягоды брусники… среди рододендронов. А вслед за дерябой вылетит стремглав из кустов белозобый дрозд, типичный обитатель кавказских высокогорий. Это сразу возвращает тебя в Верхнюю Сванетию.
Ушба… Она поднимается в самом центре Верхней Сванетии, над Местией. Вид ее поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Два с лишним километра отвесных недоступных скал из розовых гранитов и гнейсов! Два с лишним километра отвеса над зеленым ковром лугов и над сверкающими ледниками! Попробуйте себе это представить. Нет, не получится, если вы не видели Ушбы. Не получится.
Я много видел разных гор — Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, Саяны, Камчатка… Бывал в Татрах, поднимался на красивейшие вершины Альп Монблан и Маттергорн. Все горы прекрасны. Но Ушба одна. Нет и не может быть второй Ушбы.
Как-то довелось мне смотреть на нее в предрассветный час с ее соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли друг друга. Синие, розовые, лиловые, фиолетовые тона расплывались, переходили один в другой, издавали в дымке утреннего тумана какое-то своеобразное свечение. Цвета были яркими, насыщенными и совершенно неестественными. Да, да, неестественными. В жизни так не бывает, не видел. Это напоминало искусно подсвечиваемую декорацию, задник огромной, во все небо сцены, созданный художником, ничего общего не имеющим с реализмом. Стены Ушбы обрывались вниз, вглубь, куда-то под землю, в тартарары. Запрокинешь голову и не видишь за повисшим облачком самой вершины, посмотришь вниз и не видать под находящими с ледника облаками подножья Ушбы. Только стена. Страшная и прекрасная, грозная и возвышающая тебя над всеми жизненными невзгодами, над всем преходящим. Будто ты один на один с самой вечностью. Это было настолько грандиозное, настолько захватывающее зрелище, что я совсем забыл, кто я, где я и зачем я здесь. А был я в то утро руководителем спасательных работ, лежал на крохотном уступчике над пропастью и должен был организовывать спуск своего пострадавшего товарища по километровой стене Шхельды.
Не каждому дано вступить в единоборство с Ушбой. Но нет большего счастья для альпиниста, чем покорить ее, победить, стать ее властелином. Тот, кто выиграл этот бой, тот прежде всего победил самого себя, свои слабости, свой страх, все, что было в нем ничтожного, ползучего, мелкого. Тот, кто поднимется на Ушбу, навсегда поверит в себя. И ничем тогда его не сломить, ничем не запугать, ничем не остановить в самых дерзновенных мечтах и делах.
Одними из первых, кто поднялся на Ушбу, были сваны. Ночью на вершине они разожгли костер, чтобы все узнали о том, что нет на свете ничего и никого сильнее людей, что человек, выглядевший рядом с Ушбой ничтожной букашкой, может все… Даже победить Ушбу.
Коль скоро мы добрались до Сванетии, надо прежде всего рассказать немного о сванах. О сванах, в силу своеобразия их истории и культуры, высказывались порою совершенно фантастические предположения. Одни считали их персами по происхождению, другие утверждали, что это выходцы из Месопотамии и Сирии, находились даже такие, которые доказывали непосредственное происхождение сванов от древних римлян.
Основанием для таких гипотез были отдельные сходства в сванском и персидском языках, явно сирийские орнаменты на старинных сванских украшениях, а также некоторые итальянские элементы в древней архитектуре Сванетии.
Теперь можно считать правильным и научно обоснованным мнением, что сваны по своему происхождению картвелы, что они принадлежат к семье собственно кавказских, или яфетических, народов. Яфетидами назывались древнейшие жители Кавказа, его аборигены. Они дали три группы языков — абхазо-адыгейскую, чечено-дагестанскую и картвельскую.
Сванский язык никогда не имел своей письменности. Письменность была принята грузинская. Большинство сванов, таким образом, пользуются теперь тремя совершенно различными языками — сванским, грузинским и русским.
Что же касается Месопотамии и Персии, то теперь доказано — далекие предки картвел заселяли когда-то Малую Азию. В отношении связей с Италией дело обстоит несколько сложнее. Не исключено, что какое-то итальянское влияние проникло в Сванетию и принесло сюда совершенно чуждые другим районам Кавказа архитектурные формы. Зубцы сванских башен напоминают о Московском Кремле, будто вышли они из одних очень далеких, но общих корней. Известно, кремлевские стены строили в XV веке итальянцы. На Кавказе и в других местах есть сторожевые башни, скажем в Осетии, но нигде ничего подобного архитектурным формам сванских башен вы не найдете. Разве что в средневековой Италии…
Картвелы появились в Грузии за 1000 лет до нашей эры, когда же они поселились в Сванетии, доподлинно пока неизвестно. В Местийском музее можно видеть найденные в Сванетии предметы, принадлежавшие людям не только бронзового, но и каменного века.
Документы, книги, иконы, архитектурные памятники, с которыми удалось познакомиться и которые дают более или менее ясное представление об истории и древней культуре Сванетии, не уходят в глубь веков далее чем в X–XII столетия нашей эры. Легенды, предания и исторические песни тоже начинаются со времен царицы Тамары (умерла в 1211–1213 гг.).
Ясно одно — вся история и развитие культуры сванов, уклад их быта, обычаи и нравы связаны в первую очередь с двумя противоречивыми на первый взгляд явлениями. Это изоляция от внешнего мира и в то же время влияние грузинской культуры, главным образом через христианскую религию. Именно изоляция привела к сохранению и укреплению родового строя, просуществовавшего до XX века, в то время как в Грузии родовой строй заменился царской властью еще за три века до нашей эры. Самоуправление, видимо, и послужило развитию обостренного чувства независимости сванов, непокорности князьям и царям, сложило сванский характер, гордость и отвагу — что же еще, кроме желания быть независимыми, всеми силами и даже ценой жизни сохранить свою свободу, могло создать эти башни, эти дома-крепости, это стремление к сохранению своего и только своего образа жизни?! Ведь Верхняя, или Вольная, Сванетия вела веками беспрестанную и упорную борьбу за свою свободу, с одной стороны, с князьями Дадешкелиани, захватившими западные общества, а с другой стороны — с князьями Дадиани, владевшими Нижней Сванетией.
Своими же историческими памятниками, церквами, книгами, написанными на пергаменте, по-древнегрузински, серебряными, и чеканными иконами, фресками и другими произведениями искусства давно ушедших времен Сванетия, безусловно, обязана влиянию Грузии, в которую христианство проникло из Византии в IV веке.
Сваны — небольшой народ. В настоящее время в Верхней Сванетии насчитывается всего около 20 тысяч жителей. Весьма интересны данные по соотношению полов для 1931 года. До 15-летнего возраста включительно в Верхней Сванетии мужской пол составлял 50,7 % всего населения. Зато в возрасте 20–50 лет на каждых 100 женщин приходилось всего 70 мужчин. Это объясняется несчастными случаями в горах, на охоте, в лавинах, при переходе перевалов, в горных реках, гибелью во время гражданской войны, да и результатом расцветшей в 1917–1924 годах кровной мести. К счастью, эта вспышка лицври была последней. Повзрослевшие ребятишки уравновесили уже это страшное несоответствие.