Бриганты
Шрифт:
— Ты слишком образован для рыцаря, — в первый же день сделал вывод аббат Эктор.
На такой случай у меня была запасена легенда, которую и выложил ему:
— Я был третьим сыном, поэтому меня, как заведено, готовили к духовной карьере. Отец нанимал для моего обучения двух ромейских учителей и одного венецианского. Но я не хотел быть священником. Попросил бога, чтобы помог мне стать воином. Бог услышал мои молитвы. Пришли турки, убили всю мою семью и захватили наш замок и наши земли. В один день я лишился всего, что имел, кроме коня, меча и кольчуги. Так я стал воином, но больше ничего и никогда не просил у бога, кроме прощения за грехи. Видимо, он не способен дать мало, а много может оказаться мне не по плечу.
— Надо быть готовым не только к божьей каре, но и к божьей милости, — согласился со мной аббат Эктор. — Судя по тому, что король наш приказал поселить тебя с отрядом в моем аббатстве, воином ты стал хорошим. Мне кажется, что и священник из тебя получился бы неплохой.
Я не стал разочаровывать приятного человека признанием в атеизме, произнес шутливо:
— Может быть, на старости лет король за ратные подвиги доверит мне аббатство. Только молить об этом не буду, а то получу целое епископство со всеми его хлопотами.
Некоторые сеньоры становились епископами. Службу за них отправляли каноники, а епископы вели вполне светскую жизнь, используя епископство, как феодальную вотчину, довольно доходную.
— Пути господни неисповедимы, — изрек аббат. — А епископство, действительно, очень хлопотное хозяйство. Тут с аббатством не знаешь, как управиться. Нам принадлежат двадцать семь поместий, в которых проживают две с половиной тысячи крестьянских семей. Приходится заботиться обо всех детях божьих.
Уверен, что крестьяне считают, что это они заботятся о монахах.
— А где вы храните временные излишки денег? — поинтересовался я. — У меня скопилось немного. Опасно возить всё с собой. Не дай бог попаду в плен — не на что будет выкупиться.
— Нам плен не грозит, поэтому храним в подвале. Можем и твои взять на хранение за небольшую плату. Но, вообще-то, выгоднее хранить у банкиров-христиан. Они дают небольшой процент, — ответил он. — Могу порекомендовать одного венецианца. Тебя ведь и самого зовут Венецианцем.
— К сожалению, я не венецианец, иначе бы давал деньги в рост, а не сражался, — сказал я. — Как его зовут, где живет?
— Контора у него на левом берегу возле Греевской площади. Спросишь Джакомо Градениго, — ответил аббат.
Контора располагалась на первом этаже каменного дома и представляла собой комнату, разделенную на две неравные части деревянной перегородкой, не доходившей сантиметров тридцать до потолка. В первой, большей части стоял стол, накрытый зеленым сукном, и пять табуреток с сиденьями из кожи, набитой конским волосом. Цвет сукна напомнил мне, что банк — это тоже казино, но похитрее. Во вторую часть вела дверь, закрытая на висячий замок. Джакомо Градениго было тридцать с небольшим. Черноволосый, кареглазый, с крючковатым носом и короткой острой бородкой, он не был похож на меня. Разве что роста выше среднего для этой эпохи. Одет в черно-белое котарди из плотной шелковой ткани и шелковые шоссы, тоже черно-белые, причем цвета располагались в шахматном порядке. Черные пулены имели длинные носы, загнутые кверху и назад и закрепленные в таком положение золотыми цепочками, пристегнутыми другим концом к золотым колечкам на подъемах. На указательном пальце левой руки массивный золотой перстень-печатка. Я не сразу понял, что на печатке изображена «роза ветров», превращенная в крест с двумя дополнительными тонкими диагоналями, проходящими через перекрестье.
— Мой дед воевал под командованием Александра, маркграфа Бодоницы и Эвбеи. Он был женат на дочери дожа Пьетро Градениго. Не твой родственник? — первым делом спросил я.
— Мой дед, — гордо ответил банкир.
— А как поживает твой отец Александр Градениго? — спросил я.
— Умер от Черной смерти вместе с моей матушкой, — ответил Джакомо.
— А бабушка Беатриче? — не удержался и спросил я.
— Тоже. Она умерла самой первой. Потом матушка и отец, а мы, младшие дети, жили за городом, поэтому и не заболели, — рассказал банкир.
— Царство им небесное! — пожелал я, перекрестившись.
Джакомо Градениго последовал моему примеру.
– Моему деду служба у твоего деда дала баронство. Может, и у их внуков сотрудничество получится не хуже?! — высказал я предположение.
— Смотря, о каком сотрудничестве пойдет речь, — уклончиво произнес Джакомо Градениго. — Кредит я даю только под ценный залог и самое меньшее под двадцать процентов годовых.
— Кредит мне не нужен, — отказался я. — Хотел бы оставить у тебя деньги на год или больше процентов под пять.
— Под два процента. Если сумма большая, дам два с половиной, — предложил он.
— А какая сумма считается большой? — поинтересовался я.
— Пятьсот ливров, — ответил мой внук.
Значит, дела у него идут не так уж и хорошо. Явно не хватает денег на раскрутку.
— Дам тебе очень большую сумму под четыре процента, — сказал я и назвал эту сумму, хотя изначально собирался положить на счет половину ее, а вторую — в другой банк.
У Джакомо отвисла нижняя челюсть.
Быстро справившись с эмоциями, он произнес мигом осипшим голосом:
— Под три процента.
— Сойдемся на трех с половиной, — произнес я. — Уступлю тебе только потому, что твой дед помог разбогатеть моему, а я помогу разбогатеть тебе. В твой карман буду оседать шестнадцать с половиной процентов.
— Меньше, — возразил он. — Двадцать — это начало торга. К тому же, бывают невозвраты.
— Скажешь мне, кто не возвращает, потолкую с ним, — предложил я.
— Это важные сеньоры, с ними просто так не потолкуешь, — предупредил Джакомо Градениго.
— Важнее Бертрана дю Геклена? — задал я вопрос.
— Нет, — ответил он. — Говорят, бретонец станет коннетаблем Франции.
— А я — его баннерет, причем не самый последний, — проинформировал своего внука и крикнул в сторону входной двери: — Жак, заносите сундук!
Жак Оруженосец и еще один арбалетчик занесли окованный медью сундук из красного дерева, бывшую собственность Роджера Кобхэма.
Отпустив арбалетчиков, я открыл замок, поднял крышку. Золотые монеты заполняли сундук примерно наполовину. Их вид зачаровал моего внука. В бабушку пошел. Та тоже могла часами перебирать золотые монеты, любоваться ими.