Бриллиант
Шрифт:
Я застонала, поскольку поняла, что Чарльз ничего не знает. И теперь я должна была произнести те ужасные слова:
— Чарльз… я была настолько уверена, что Нэнси обо всем тебе уже рассказала. Я жду ребенка — ребенка Тилсбери.
Все. Я это сделала. Горстка слов, которую я могла бы сжать в кулаке, так же легко, как Дулип держал проклятый бриллиант, когда Виктория положила его туда. Наши судьбы прокляты и похоронены за крошечный отрезок времени.
— Я… я не понимаю. Ты имеешь в виду… — он запнулся, изо всех сил пытаясь понять, его лицо стало напряженным и бледным.
— Я никогда не хотела этого, Чарльз. Ты должен верить мне. Я узнала об этом вскоре после
— Как она могла сказать мне? — медленно произнес он. — Я отсутствовал в течение нескольких недель. Я оставил свою должность при дворе, отправился искать Дулипа для Тилсбери и с тех пор все свое время занимался этим… планировал будущее… наше будущее. Я думал, что Нэнси сказала тебе об этом. Кажется, моя сестра держала нас обоих в неведении! — Чарльз горько рассмеялся. Затем он склонился через ограждения балкона и, обхватив руками холодный металлический брусок, уткнулся в него лбом. Он тяжело вдохнул прежде, чем снова встать. Посмотрев мне прямо в глаза, он спросил: — Как ты могла сделать это? Как ты могла позволить мне продолжать надеяться? Ведь ты знала, что я привязываюсь к тебе все сильнее… а сама все это время была его любовницей?..
Закрыв глаза, он отвел взгляд и крепко сжал кулаки.
— Пожалуйста, Чарльз. Ты должен верить мне. Я ничего не знала, клянусь. Он, должно быть, ввел мне наркотик, загипнотизировал меня. Я ничего не помню, я думала, что это был просто кошмар, вызванный галлюцинациями. И даже Нэнси заставила меня так считать. Как бы мне хотелось, чтобы это в конечном итоге оказалось правдой.
— Но твоя мать? — начал он.
— Она слепа, он словно заколдовал ее. Она предпочитает думать, что я, должно быть, согрешила с тобой… в ее одурманенных опием глазах этот ребенок никак не может быть его.
— И он предпочитает не разубеждать ее? — Чарльз задрожал от гнева, и мне показалось, будто он хочет броситься внутрь, раскрыть занавески, чтобы яркий поток света от недавно зажженных масляных ламп и свечей засиял в проеме и ударил мне в лицо, ослепив меня. Я ринулась вперед, словно актриса в безвкусной мелодраме, изо всех сил пытаясь схватить его за руки и удержать, но оступилась и упала.
Спустя мгновение я пришла в себя.
— Чарльз! Подожди! — мой голос звучал умоляюще: — Прошу тебя, пожалуйста, выслушай меня.
Он остановился:
— Ладно…
— Подумай! Ты, конечно, сейчас можешь уйти, убежать от всего этого. Но тогда мама никогда не узнает правду, а я боюсь его мести, она коснется каждого, кем я дорожу. Он уже угрожал мне, и я ни на мгновение не сомневаюсь, что он приведет в исполнение свои слова. Он схватил меня, заманил в ловушку… и этот ребенок… когда он родится… они планируют выдать его за своего. — То ли плача, то ли смеясь, так как эта мысль сильно угнетала меня, я продолжила: — Моя мать будет обманута вдвойне и я… я стану участницей нового представления. Но не ты, Чарльз, ты можешь убежать, — мысленно моля его о благоразумии, я снова заговорила: — Мы все окажемся в опасности, если ты заговоришь об этом теперь. Используй свою свободу и независимость и уходи,
Из комнаты внезапно донесся звук быстрых шагов, приближающихся к балкону, и мы услышали голос, зовущий меня.
— Твоя мать! — отодвигаясь в сторону и оглядываясь на комнату, Чарльз сказал: — Миссис Уиллоуби… мы здесь, на балконе. У Алисы закружилась голова, и ей нужно было подышать воздухом. Я обнаружил ее, когда вышел сюда покурить… — И, порывшись в кармане своего жакета, Чарльз быстро достал сигару.
Мама появилась в дверях и с подозрением и недовольством смотрела на нас.
— Я думаю, что вы причинили более чем достаточно вреда моей дочери. Я сама позабочусь о ней, а вы уходите, поскольку я более ни минуты не потерплю вашего присутствия здесь. Я должна была с самого начала прислушаться к своей интуиции, но по некоторым причинам. Грэгори всегда доверял вам. — Она указала на комнату: — Махараджа сейчас уходит, так что, возможно, вам нужно пойти проститься с ним… и последовать его примеру… желательно через служебное помещение.
Игнорируя эти надменные, обидные слова, Чарльз протянул мне руку со словами:
— Алиса, то, что ты рассказала мне этим вечером… ты можешь уйти со мной прямо сейчас…
— Убирайся! — резко приказала мама. — Мы больше не желаем видеть вас снова, это ясно? Люди, подобные вам, всегда умеют втереться в доверие, мы оказываем вам уважение, но вы всегда берете больше, чем то, что вам предлагают! Вам недостаточно, что Грэгори заботился о вас все эти годы, теперь еще и дает вам такую существенную награду? Если бы это зависело от меня, то все было бы совсем иначе! Он не видит вас насквозь. Он слишком добр, наивен и щедр. Но я знаю, кто вы, что и откуда взялись! Когда я смотрю в ваши глаза, то вижу в них только черную тень… огромный грех на вашей душе.
Когда мама замолчала, Чарльз был очень бледен и, казалось, собирался ответить, но сдержался, лишь бросив на нее презрительный взгляд. Однако это не скрыло боль в его глазах, когда он повернулся, чтобы в последний раз улыбнуться мне и протянуть свою руку. Вдруг он резко отстранился и, не сказав ни слова, вышел.
Где-то поблизости в небе белая стрела молнии расколола низкое черное небо. Грянул гром, и начался дождь, но я, не обращая на это внимания, сбежала по ступеням на лужайку и упала лицом в сырую темную грязь, чувствуя только ненависть и гнев. И когда они наконец увели меня обратно в дом, уже успела насквозь промокнуть. Все вокруг казалось мне холодным, липким и грязным, включая саму себя.
Часть вторая
ИСКУПЛЕНИЕ
Глава первая
Теперь я находилась в ловушке на Парк-стрит, потерянная в другом мире. Я ощущала себя словно в лесу, поскольку темно-зеленые стены внутри были сплошь покрыты экзотическими, странными цветами, над которыми порхали бабочки, и росли деревья, на ветвях которых сидели птицы с ярким оперением, а перья их разноцветных хвостов свисали, касаясь их основания. Я рыдала, лежа на эбеновой кровати под балдахином с изображениями танцующих женщин, которые были почти голыми, если не считать вьющихся усиков листьев, обольстительно росших вокруг них.