Броненосец
Шрифт:
Лоример, по-прежнему пребывая в мрачном и тревожном настроении, ехал в Чок-Фарм, в сторону дома Флавии. Он чувствовал, что ему просто необходимо увидеть ее снова, пусть даже тайком: вся эта история с Дьюпри живо напомнила ему тот первый день, то первое волшебное, похожее на сон, чудное виденье. Наверно, ему нужно было увидеть сейчас Флавию во плоти, для того чтобы убедиться в здравости своего рассудка, уверить себя в том, что не все еще перекосилось и вывихнулось в его жизни, которая день ото дня становилась все безумнее.
Он
Утреннее нежно-голубое небо давно уже затянули облака, и вот теперь начал накрапывать дождь, постукивая в ветровое стекло. Лоример сидел сгорбившись, сложив руки, и некоторое время сосредоточивался на чувстве жалости к самому себе. Все словно сговорились против него: Торквил, нападение Ринтаула, Хоггова подозрительность, а теперь еще эти чудовищные обвинения миссис Вернон. Даже когда следовательница подтверждала первоначальный вердикт, Лоримеру показалось, будто в ее глазах проглядывает неприятная подозрительность… А Флавия — что с ней? Она с ним встречается, флиртует, целуется. Впрочем, тот поцелуй у ресторана был иным, совсем иного порядка, он наводил на мысли о каких-то важных переменах.
Он увидел ее спустя полтора часа. Она спускалась с холма, возвращаясь от станции метро, под зонтиком, в шоколадно-коричневой забавной шубке, с полиэтиленовым пакетом в руке. Он подождал, пока она пройдет мимо, а потом вышел из машины и окликнул ее.
— Флавия!
Она обернулась и удивилась:
— Лоример! Что ты тут делаешь?
— Извини. Просто мне захотелось тебя увидеть. У меня было столько неприятных…
— Тебе нужно уходить, тебе нужно уходить, — сказала она испуганно, то и дело оглядываясь через плечо на свой дом. — Он там.
— Кто?
— Гилберт, конечно. Он разъярится, если заметит тебя.
— Но почему? Тогда в кафе он мне показался вполне миролюбивым.
Флавия спряталась за липу, чтобы ее не было видно из окон. Она состроила виноватое лицо.
— Понимаешь, я ему сказала одну вещь, которую, по здравом размышлении, говорить совсем не следовало.
— А именно?
— Что у нас с тобой роман.
— Господи Иисусе.
— Он нашел твой телефон на том клочке бумаги. Позвонил и нарвался на твой автоответчик. Он ревнив до умопомрачения.
— Но зачем же тогда ты сказала ему такое? Черт возьми…
— Потому что мне захотелось сделать ему больно. Он был такой гадкий, жестокий, и я не выдержала — и сболтнула
Она умолкла, как будто прежде никогда не взвешивала последствий своей дерзкой лжи. Ее лицо оставалось в тени.
— Думаю, я серьезно рисковала. — Потом она лучезарно улыбнулась Лоримеру. — Ты, наверно, думаешь, это потому, что мне хочется, чтобы у нас действительно был роман?
Он сглотнул. Дыхание участилось. Он сжал и разжал кулаки — что же обычно отвечают в таких случаях?
— Флавия… Я люблю тебя. — Он сам не понял, что заставило его выплеснуть роковые слова, сделать это несвоевременное заявление, — возможно, просто усталость. А может, все потому, что он промок под дождем.
— Нет! Нет, тебе нужно уходить, — сказала она, и голос ее вдруг прозвучал тревожно, почти враждебно. — Тебе лучше держаться от меня подальше.
— Почему же ты меня поцеловала?
— Я была пьяна. Это граппа во всем виновата.
— Что-то не похоже на пьяный поцелуй.
— Ладно, лучше забудь, Лоример Блэк. И держись-ка лучше подальше, — ну, если Гилберт тебя увидит…
— К черту Гилберта. Я не о нем — я о тебе думаю.
— Уходи! — почти прошипела она, вышла из укрытия и зашагала через дорогу к дому, не оборачиваясь.
Чертыхаясь, Лоример кое-как забрался в машину и поехал прочь. Гнев, досада, вожделение, горечь, беспомощность некоторое время боролись друг с другом у него в душе, а потом все они уступили место новому, еще более мрачному ощущению: он понял, что находится на пороге отчаяния. Флавия Малинверно вошла в его жизнь и преобразила ее, — и теперь ее нельзя было просто так отпускать.
— И речи быть не может, — отрезал Хогг спокойным голосом, не допускающим возражений. — За кого ты меня принимаешь? За мамку свою, что ли? Решай свои проблемы сам, ради бога.
— Да она же принимает меня за вас.Она думает, что это я с самого начала вел дело Дьюпри. Вам только нужно сказать ей, что я тут ни при чем.
— Забудь об этом, Лоример. Мы никогда, никогда не возвращаемся к делу после того, как оно завершено, никогда заново не вступаем в контакт с клиентом, и ты это отлично знаешь. Так можно все испортить, а работа у нас крайне деликатная. Ну ладно, а что там новенького насчет «Гейл-Арлекина»?
Лоример моргнул, покачал головой. У него словно язык отнялся.
— Выкладывай, малыш.
— Ну, есть кое-что. Я вам потом перезвоню.
Он выключил телефон и начал набирать скорость, удаляясь от светофора на Фулэм-Бродвей. Нужно было найти какой-то подход к Хоггу, каким-то образом заставить его связаться с миссис Вернон и все ей объяснить. Но сейчас невозможно было даже думать о том, какую стратегию избрать для достижения этой цели. И такое полное отсутствие идей вызвало у Лоримера новый прилив отчаяния.