Бросок на Альбион
Шрифт:
В тот вечер, когда арестованных во дворце вели в темницу, она с двумя слугами возвращалась с базара. Увидев верингов, женщина поспешила домой. Не доверяя даже верным слугам, она сама решила спасти Харальда, повелела слугам смастерить длинную лестницу. Отчаянный был план! Но он удался смелой женщине. Охранники уснули прямо перед дверью в башню, уверенные, что сбежать из темницы невозможно. Женщина выбрала точный момент – за час до рассвета, когда сон даже у охранников очень крепок, повелела слугам нести к башне лестницу, сама пошла с ними. С противоположной от двери стороны установили греки лестницу… Узники выбрались на волю, женщина со своими людьми растворилась в лабиринте
– О чем печалишься, Харальд? – спросил Ульв удивленно. – Все хорошо, ты опять победил.
– Я рад, что ей удалось нас спасти, – ответ вождя был неожиданным.
– Как ее зовут, кто она?
– Она жена грека, погибшего в Сицилии. Больше я о ней не знаю ничего. – Харальд глянул Ульву в глаза, сказал задумчиво: – Он погиб, чтобы нас спасти. Она спасла нас, отблагодарив за сына. Как странно устроена жизнь.
– Мы скоро будем у Ярицлейва. Ты забудешь все печальное.
– Это так, Ульв, – улыбнулся Харальд, и вскоре он, зачарованный предстоящей встречей с Ярицлейвом, его дочерью Эллисив, стал сочинять «Висы радости».
ЛИНДИСФАРНЕ
«Народ не боится смерти. Зачем пугать его смертью?»
«Начиная изучение какого-либо народа, встречаем силу, которая держит в своих руках колыбель каждого народа, природу его страны».
Галера Харальда вошла в устье Днепра и поплыла вверх по течению. Все враги остались позади. Здесь, в степи, в эти годы было относительно спокойно. Пацинаки, гроза купцов и небольших русских южных городов, покидали степь, уступая место племенам половцев, надвигавшихся на Северное Причерноморье из-за Оары. Смена хозяев степи. Что она даст народам Европы? Харальд об этом не думал – степь была слишком далека от его родины, чтобы сейчас думать о половцах, пацинаках. Он знал наверняка, что больше служить Ярицлейву – никому вообще – не будет. Долгими часами он стоял на носу быстроходного судна, в голове кружились строки вис, он чувствовал себя счастливым.
В последние дни похода он не думал о родине своей, Норвегии. Харальд был человеком дела, тактиком жизни, тактиком боя. Такие люди не просчитывают наперед несколько ходов (лет своих лично, друзей, близких, соотечественников). Таким людям, тактикам, хорошо живется, счастливо. Победы их радуют, поражения, если огорчают, то не надолго, потому что поражения у тактиков нечасты, а смерть для них настолько неожиданна, что им даже некогда бывает пожалеть себя, свою жизнь, непросчитанную, составленную из целого ряда событий, как правило, бурных, быстролетных.
Пока Харальд думал лишь о встрече с Ярицлейвом и Эллисив. Встречи этой он не боялся. Он был сильным человеком. Он одержал столько побед, что даже самые великие и удачливые полководцы всех времен и эпох позавидовали бы ему. Недаром в императорском дворце его часто сравнивали с Велизарием и Нарсесом, не зря коварная Зоя мечтала пристегнуть его к своему престолу. Харальд был сильный и молодой. Он не боялся встречи с Ярицлейвом. Он не боялся встречи с Эллисив – он сочинял ей «Висы радости».
Но…
Два верных веринга, Халльдор и Ульв, старались всегда быть рядом с вождем, будто бы не доверяли они ни спокойствию ранней осени, неспешно колыхающей звонкие травы по обе стороны Днепра, ни той удаче, которая выпала им, когда целой и невредимой скользнула с железной цепи их галера под убийственный хруст второго корабля, ни задумчивому настроению Харальда, ни тишине в степи.
Иногда вечерами, у костров, Халльдор пытался узнать о том, что будет делать на родине Харальд. Тот скупо отвечал:
– Возьму наследство, которое причитается мне.
– Значит, битва? – задавал следующий вопрос воин.
Высокий, крепкий, сильный, он внешне чем-то напоминал Харальда, но только внешне. Халльдор был удивительно спокойным, уравновешенным человеком. Скупой на слова, он так же строго относился ко всем излишествам, которые мутили головы соратникам и самому Харальду. А еще Халльдор имел свое мнение, отстаивал его резкими, упрямыми, а то и вызывающими фразами. Это, чисто спартанское качество, свойственное, впрочем, многим народам, в том числе и норвежцам, раздражало Харальда. Ульв часто вставал между ними, гасил огонь страстей. Но однажды спор все-таки разгорелся.
– Я лишь возьму свое, – сказал вождь верингов.
– Норвегия воюет со всеми и сама с собой уже две сотни лет, – Халльдор никогда не говорил так, но тему он заявил слишком серьезную, чтобы она могла погаснуть сама собой или с помощью Ульва.
Харальд забыл о «Висах радости» и неожиданно резко вскрикнул:
– Да, война – дело мужчин! Вспомни, как жили наши предки до похода на остров Линдисфарне! Земля и море не могли накормить детей наших предков, и они вынуждены были бросать младенцев на копья, чтобы…
– Старый скальд – я был совсем ребенком – рассказал мне про остров Линдисфарне, – перебил вождя Халльдор, но сын Сигурда Свиньи, единоутробный брат Олава Святого, не мог не договорить своей мысли:
– У них даже религия, оправдывала это! Оправдывала убийство собственных детей!
– То было в июне, – неожиданно громко сказал Ульв. – Наши предки сели на корабли и поплыли на запад.
… В июньский полдень 793 года стояли молчаливые монахи на каменистом берегу острова Линдисфарне, расположенном неподалеку от северо-восточной оконечности Альбиона, и смотрели в морскую серебристую даль. С востока, гонимые ветром судьбы, приближались красные четырехугольные паруса диковинных кораблей с высокими фигурными носами.
Сто пятьдесят лет единственные обитатели небольшого острова вели здесь суровую жизнь аскетов, посвятивших себя Богу Иисусу Христу. Никто им не мешал. Дни бежали за днями, как волны спокойного моря. Очень хорошее место выбрали монахи для монастыря. Здесь почти не было растительности, каменистая почва давала небольшой урожай, море подкармливало монахов. Во дни отливов между Альбионом и Линдисфарном образовывалась влажная полоса земли, к монахам приходили разные люди, но мало приходило людей сюда. И было здесь тихо. Суета земная, шум обжитых людьми мест таял в ропоте волн, страсти людские тонули в бесконечной череде волн, – тихо было здесь, на острове Линдисфарне. Здесь люди мечтали очистить души свои от всего ненужного… от всего человеческого.