Брусилов
Шрифт:
Но с самого начала совещания выяснилось, что ближайшие подчиненные Брусилова настроены далеко не так оптимистично, как он сам. Командующие армиями обнаружили серьезные опасения. Каледин сразу же заявил, что не надеется на успех и даже просто уверен, что успеха не последует.
— Я убежден, — говорил он, — что нанесение удара Юго-Западным фронтом грозит нам же большими опасностями.
Командующий 7-й армией Щербачев тоже не был сторонником наступления.
— Вы меня давно знаете, Алексей Алексеевич, и, наверное, не сомневаетесь в моем стремлении неизменно действовать активно. Я очень охотно наступаю и не люблю стоять на месте, но в настоящее время считаю наступательные действия рискованными и потому нежелательными.
Крымов от имени Лечицкого выразил согласие на переход в наступление. Командующий 11-й армией Сахаров ни на чем не настаивал, а соглашался с предложениями Брусилова.
Положение последнего оказалось сложным: из четырех командармов двое не просто сомневались в успехе, но прямо не желали наступать. Пришлось ему нарушить свое обыкновение и убеждать Каледина и Щербачева: немыслима совместная работа, если командующие армиями не верят в успех дела, которое организовывал Брусилов. Щербачев в конце концов согласился с доводами главнокомандующего фронта, но Каледин продолжал упорствовать.
— Боюсь браться за дело, — повторял он. — Успеха все равно не будет.
Редко случалось, что Брусилов не мог сдержаться, но в этот раз пришлось быть резким:
— В таком случае я буду поставлен перед необходимостью либо сменить вас, либо передать главный удар в другую армию!
Нерешительный генерал вынужден был отступить. Впоследствии Брусилов объяснял, что в отношениях с Калединым он был стеснен привходящими обстоятельствами. Личной неприязни у него к Каледину не было, и тому есть доказательства: по представлениям Брусилова Каледин получил две георгиевские награды и чин генерал-лейтенанта. Но как командующий корпусом (об этом уже упоминалось) Каледин оставлял желать лучшего, а когда возник вопрос о преемнике Брусилова в должности командующего 8-й армией, то Брусилов высказался яа назначение генерала Клембовского. Однако Алексеев шифрованной телеграммой тут же сообщил, что царь желает видеть командующим 8-й армией Каледина…
Достигнув единства волей или неволей (в армии дисциплина, безусловное подчинение младшего старшему — один из краеугольных камней ее существования), Брусилов еще раз напомнил, что собрал подчиненных не для обсуждения приказа о наступлении, который следует считать отданным и тем самым обсуждению не подлежащим.
— Необходимо, следовательно, сейчас обсудить, какая роль выпадет каждой армии при наступлении, и строго согласовать их действия.
И главкоюз вновь повторил:
— Никаких колебаний и отговорок ни от кого ни в каких случаях принимать не буду.
Затем главнокомандующий перешел к изложению сути дела. Но прежде нам следует сделать небольшое отступление.
До начала первой мировой войны считалось, что наилучшей формой достижения победы может быть обходной маневр. Предполагалось, что, сковав войска противника огнем по фронту и сосредоточив резервы на одном или обоих флангах, можно в подходящий момент обойти противника, принудив к отступлению, а то и окружить его. Отсюда и преувеличенная, часто паническая боязнь большинства русских генералов (а также и австрийских, французских, английских, в меньшей мере — германских), боязнь «потерять фланг», что затрудняло им решительные действия и парализовало, как показал опыт, их активность.
Другой довоенной аксиомой считалась невозможность якобы атаковать противника фронтально, так как благодаря возросшей силе огня обороняющейся стороны фронтальный удар, несомненно, сопрягался с большими потерями и часто делался совсем невозможным. Так предписывала теория, но практика дала другие образцы.
Довольно скоро после начала войны миллионные армии сражающихся сторон, зарывшись в землю, создали сплошной фронт, что исключало возможность фланговых маршей, обходов: флангов как таковых не было. Оставалось только одно — прорывать сильно укрепленные позиции, нанося именно фронтальные удары. Для этого в избранном месте сосредоточивалось по возможности большее число артиллерийских орудий, желательно — тяжелых, вплоть до 12-дюймовых, и сильные пехотные резервы: чем больше, тем лучше. Следовала артиллерийская подготовка, длившаяся часто по нескольку дней. Артиллерия должна была по идее уничтожить проволочные заграждения и подавить огонь вражеской пехоты, если не уничтожить ее полностью в окопах. Затем начиналась атака пехоты, поддержанная артиллерийским огнем, и если обработка вражеских окопов была достаточно сокрушительной, то, рассуждали теоретики, неизбежно последует прорыв вражеской обороны. Должен последовать, но не следовал!
Не говоря уже о попытках прорыва фронта австро-германцев русскими войсками (попытки эти всегда были плохо подготовлены и не обеспечены материально), не удавалось успешно наступать как союзникам России, так и противникам.
Шесть дней, с 9 по 15 мая (н. ст.) 1915 года, бомбардировали позиции немцев французы в Артуа, севернее Арраса, а когда их пехота пошла в атаку, то сумела углубиться… на два километра! Фронт прорвать не удалось, несмотря на немалые потери.
С 22 по 25 сентября (н. ст.) 1915 года в Шампани молотили землю французские пушки, когда же пехота попробовала атаковать, то за два дня продвинулась на 2–4 километра, овладела первой позицией германцев — и остановилась!
Десять месяцев (с февраля по декабрь 1916 года) продолжалась «мясорубка» под Верденом, были уничтожены и искалечены с обеих сторон многие сотни тысяч людей — и прорыва фронта не последовало!
Единственным успешным примером применения этой методы можно считать уже описанный нами Горлицкий прорыв, вызвавший отступление русской армии. Но этот успех германо-австрийских войск явно не типичен: уж в очень тяжелых условиях находилась тогда русская армия. В тех же случаях, когда имелось хотя бы приблизительное равенство сил и обороняющейся стороной принимались соответствующие меры, прорыва фронта достигнуть не удавалось.
Суть проблемы в том, что подготовку к «прогрызанию» фронта никак нельзя было скрыть от обороняющейся стороны: разведка, в особенности авиационная, немедленно сообщала, что в тот или иной пункт фронта движутся огромные колонны пехоты, концентрируется артиллерия, свозятся боеприпасы и т. д. Подготовительный период к наступлению длился, как правило, шесть-восемь недель. К моменту, когда противник наконец считал себя готовым, обороняющаяся сторона точно знала, в каком месте ждать нападения, и принимала соответствующие меры: стягивала к этому месту резервы и артиллерию. В результате пропадало превосходство нападающей стороны, и отразить удар тем или иным способом всегда удавалось.
Тем не менее подобный способ прорыва обороны противника в позиционной войне считался, по выражению Брусилова, «исключительно пригодным». Понимая всю недостаточность и ограниченность такого способа действий, русский военачальник решил отойти от канона, и это, как мы увидим, принесло ему успех. Вот как он обосновывал свое решение перед командующими армиями 5 апреля: «Во избежание вышеуказанного важного неудобства я приказал не в одной, а во всех армиях вверенного мне фронта подготовить по одному ударному участку, а кроме того, в некоторых корпусах выбрать каждому свой ударный участок и на всех этих участках немедленно начать земляные работы в 20–30 местах, и даже перебежчики не будут в состоянии сообщить противнику ничего иного, как то, что на данном участке подготовляется атака. Таким образом, противник лишен возможности стягивать к одному месту все свои силы и не может знать, где будет ему наноситься главный удар. У меня было решено нанести главный удар в 8-й армии, направлением на Луцк, куда я и направлял мои главные резервы и артиллерию, но и остальные армии должны были наносить каждая хотя и второстепенные, но сильные удары, и, наконец, каждый корпус на какой-либо части своего боевого участка сосредоточивал возможно большую часть своей артиллерии и резервов, дабы сильнейшим образом притягивать на себя внимание противостоящих ему войск и прикрепить их к своему участку фронта».