Будь проклята Атлантида!
Шрифт:
У входа раздался топот, хриплые голоса, в комнату ввалились пыльные подкормчие. Столпившись у чана с фруктовым наваром, они хватали друг у друга чашу и пили, громко глотая. Один, с худым и белесым северным лицом, сделав пару глотков, плюнул и разразился проклятием:
– Чтобы брюхо разорвало тому, кто это варил! До чего опротивело проклятое пойло! Я успел забыть даже вкус некты… А-а, кажется, сегодня вспомню! – воскликнул он при виде вернувшихся. – Ну, рассказывайте, счастливцы, как позвенели кольцами.
– Мы счастливцы! – возмутился Агдан. – Кто может быть несчастнее тех, у кого отдых только что кончился!
Помогая готовить еду, Ор ловил обрывки разговора атлантов, которые у стола принюхивались к запаху столичных приправ. Тарар с Агданом рассказывали о боях зверей и о танцующих женщинах. Слушатели завистливо ахали.
Когда ароматный ишлох был разложен по мискам, появился бурдюк запретной некты. Каждому досталось всего по чаше, но с непривычки подкормчие захмелели. Голоса стали громче, посыпались грубые шутки, встречаемые общим хохотом.
– Вот писец, о котором я тебе говорил, - показал Агдан соседу по столу, губастому южанину, на Ора. – Пусть дня три попасется при твоем пеласге, а? Чего не поймет, я уж сам вобью плеткой.
– Ладно! – кивнул размягченный нектой и вкусными блюдами губастый. – Я скажу пеласгу.
Когда атланты разбрелись по комнатам, полтора десятка рабов сели на полу вокруг котла. Насытившись, они тихо заговорили на ут-ваау. Здесь были свои новости, свои печали и шутки.
Рокот барабанов за стеной перекатывался из края в край, словно сзывая на битву. Ор вскочил, спросонья нашаривая копье. Через приоткрытую дверь сочился бледный свет раннего утра. Рядом вылезали из-под облезлых шкур рабы подкормчих.
– Чтоб все краснорожие утонули в своем канале! – простонал Ип.
– В нем же нет воды, - возразил Ор.
– Ну, пусть пылью подавятся! – уступил либиец и заспешил на злобный рык проснувшегося Агдана.
– Надень это и не снимай, иначе пришибут стражи, - хозяин, зевнув, протянул Ору деревянный круг на ремне. На круге были большие красные знаки «Собственный раб подкормчего Агдана». У стола повар раскладывал жирную кашу по мискам атлантов. В углу дымилось корыто с зернами для рабов.
Один за другим атланты поднимались из-за стола и, вытирая руки о волосы, шли к двери. За некоторыми следовали рабы с кругами на шее. К растерянно топчущемуся Ору подошел беззубый пеласг:
– Идем. Хозяин велел показать тебе дело писца.
Жилище стояло совсем рядом с руслом. В клочьях утреннего тумана Ор увидел, как тысячи рабов сходят вниз по тропинкам, косо пересекающим борт канала. Спереди и сзади шли стрелки с волками. Уже звенели первые удары по камню. Вслед за молчаливым пеласгом Ор спустился до дна, к участку, отделенному от соседних веревками на колышках.
Рабы, ежась от утреннего холода, брали с повозки деревянные лопаты и кирки, окованные бронзой. Другие разбирал плетеные корзины из груды посреди участка. Пеласг толкнул озирающегося Ора.
– Надел, - коротко сказал он, показав на землю между веревками, - у твоего хозяина такой же там, - он махнул рукой влево. – Вот урок на пол-луны, - ткнув он в верхнюю строку знаков на широкой, грубо оструганной дощечке. – Кончится срок, придут мерщики. Сделано больше – хозяину бронза, тебе – пара кусков мяса; не сделали – ему попреки, а тебе плеть. Понятно?
Потом пеласг показал, как делить урок на дневные ломти, а каждый ломоть на доли для сотников. Весь день Ор ходил за немногословным наставником, постигая тошное дело писца. Пеласг замерял сделанное, передвигал работающие сотни; когда набиралась вырытая земля, выделял людей носить ее наверх корзинами. Несколько раз он улаживал ссоры между надсмотрщиками – каждый старался присвоить часть сделанного соседней сотней.
Наконец, загремели барабаны. Рабы, шатаясь, потянулись вверх по тропе; писцы при свете воткнутого в землю факела замерили ремнем с узлами сделанное за день, разметили ломти на завтра.
Плетясь к жилью, Ор со страхом и омерзением думал о деле, которым ему суждено заниматься. Ругань хозяина, злоба надсмотрщиков, оскорбленных тем, что ими командует дикарь, презрение рабов… В сравнении с этим, счастьем казался труд на полях тихой горной общины. И ведь там была Илла. Как не похож на сестру вздорный, хвастливый Агдан!
Охрипнув от ругани, с рукой, ноющей от работы плетью, подкормчий сидел у стола над листами своего надела. За эту луну заменявший его вестник – болтун и лентяй – запустил все дела. В записях ничего не сходится, землю рыли где полегче, сотники распустились – огрызаются как волки…
Заскрипела дверь. Пеласг свернул в угол, к миске с едой, а Ор, еле волоча от усталости ноги, подошел к Агдану, ожидая повелений.
– Понял, как делить уроки? Тогда возьми, - подкормчий кинул новому писцу листы, - проверь, исправь и перепиши.
– Куда переписать?
– Туп-пая скотина! Не видишь – одна сторона чистая! На нее перепишешь, потом с этой слижешь!
Ор склонился над листами, а Агдан, скрипя половицами, вышел подышать вечерней прохладой. Где-то тихо выл волк, жалуясь на унылую судьбу сторожевого зверя.
– Ну, - сказал Агдан. – С этим скотом, глядишь, поживу как человек. Надо только соблюсти меру: не разбаловать, но и не забить до смерти.
Сотни тысяч людей, выполняющих для Небодержца его подвиг, были сбиты в простую, грубую, но надежную систему. Великий Кормчий Канала Ацтар, озирая работы со своей Башни, раздавал повеления и угрозы кормчим краев. Каждый из них делил задания и проклятия между двумя десятками кормчих ладей. Те передавали урок и заряд злобы подкормчим наделов, подкормчие – надсмотрщикам. Набрав силу, волна заданий и злобы обрушивалась на рабов. Беспомощные перед копьями стражей и клыками волков, они могли отдать эту злобу лишь земле и камню. Так локоть за локтем росла вширь и вглубь гигантская рана на теле Срединной земли.