Будь ты проклят, сводный!

Милтон Анна

Взобравшись на вершину сахарных грез о моем испанце, я подскакиваю едва ли не потолка из-за громоподобного стука в дверь.

– Мать твою, ты там оглохла?!
– неистовый ор из коридора швыряет меня обратно на бренную землю.

Вот черт.

– Эй, мартышка! Сделай свою сраную музыку тише, ясно? Ты, блять, не одна здесь живешь!
– истерит Антон, сотрясая стены.

Мартышка?! Зачем вспоминать это дебильное прозвище? Ударил с хирургической точностью по больному. До четырнадцати лет я ненавидела собственное отражение из-за лопоухости.

Бдыщ!

Бдыщ! Бдыщ! Я всерьез озабочена сохранностью бедной двери, по которой буйный качок молотит своими кувалдами, не задумываясь о том, что перебарщивает, и спешу урезонить его.

Мажор с нестабильной психикой, хорохорясь, пышет жаром. Снова вижу его по пояс голым и с растрепанными волосами. Лицо и шея красные, в засосах, расцарапанные могучие плечи резко вздымаются на вдохах и медленно опадают на выдохах. Резинка серых спортивных штанов немного приспущена, словно он натянул их впопыхах.

– Что-то не так?
– невинно хлопая ресницами, любопытствую я и строго-настрого запрещаю себе пялиться на нижнюю часть его тела.

– Что, на хрен, не так?
– низко цедит Антон и показывает двумя руками на свой пах.
– Ты мне трахаться мешаешь.

Я задираю подбородок, продолжая смотреть ему прямо в глаза.

– Так заткни уши.

– А может я тебя заткну, а?
– сводный брат подставляет локоть, мешая мне захлопнуть дверь перед его носом.
– Что ты здесь устроила, черт возьми?
– рявкает бугай, оттесняя меня вглубь комнаты.

– На что похоже? Не догадаешься?

– Заебала ты меня, Ибрагимова. Ты разучилась по-человечески отвечать?
– бесится мускулистая каланча, исподлобья озираясь по сторонам. Кривит в недоумении физиономию, созерцая кавардак.

– Не тебе учить меня человечности, - я скрещиваю руки на груди.
– Уходи, Антон.

Сын Аркадия Валерьевича смотрит сверху вниз с презрением.

– Заканчивай с этой херней и притихни, - бодает меня плечом, шагая к письменному столу. Топает, как слон!

Он громко захлопывает крышку ноутбука.

– Не трогай мои вещи без разрешения!
– я подхожу к нему и возвращаю крышку в прежнее положение.

– Этот комп купил тебе мой отец, - гавнюк снова ее закрывает. Осклабившись, наклонятся вперед и по слогам произносит: - Ты-не-за-слу-жи-ла.

Вновь провоцирует меня, питая надежду, что я сорвусь на истерику или плач.

В отличие от Куркова, я повзрослела.

– Вы-ме-тай-ся, - подражая его агрессивному тону, чеканю я.

С ошеломляющей скоростью Антон отшвыривает стул, служивший единственным препятствием между нами, рывком притягивает меня к себе и усаживает на письменный стол. От изумления я теряю дар речи! Да что уж там… я цепенею!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ТАША

– Повтори-ка, - с обманчивой мягкостью просит Антон, положив ладони на край стола по обе стороны от моих бедер.

А…

что повторить? Вот бы вспомнить. Мне несвойственна забывчивость. Совсем-совсем. Я помню свою жизнь, начиная с двух лет. Помню, как разучивала алфавит с мамой, и то, как заработала каждую ссадину на теле. Помню вражду с учительницей физики, поездку с мамой и папой к морю, когда мне было четыре, и все ссоры с Антоном.

Я блуждаю растерянным взором по его инквизиторскому лицу и учащенно сглатываю. Сквозь упавшие на лоб прядки проглядывается вздувшаяся венка, и я пялюсь в упор на то, как она слабо подрагивает под кожей. Нашла способ удерживать внимание подальше от его голого торса.

В ноздри ударяет запах его кожи, дезодоранта «Old Spice» и посторонний аромат женских духов. Приторный, тяжелый, с нотками тропических фруктов и карамели. Наверное, братца «пометила» девица, от которой он прибежал сюда и начал бушевать, как ненормальный.

Вспомнила!

Я велела ему проваливать.

– Уходи, - вопреки ожиданиям, что от моего тона Антон покроется толстой коркой льда, он надменно ухмыляется.

– Ты на моей территории, захочу - и пропишусь в твоей комнате, - мерзавец убирает руки со стола, накрывает ими мои ягодицы и притягивает к себе. Что он творит?!
– И в твоей кровати.

Совсем ошалел!

Для удержания баланса я ставлю одну руку позади себя, а второй отпихиваю сводного брата. Со звоном луплю по горячей, упругой коже, а Антон только иронически посмеивается над моими жалкими потугами вернуть себе безопасное пространство. Он не сдвигается ни на сантиметр, словно мои удары для него не более чем щекотание перьев. Ему и раньше доставляло неземное удовольствие проявлять физическое превосходство и придавать измывательствам формат игр.

– О моей кровати даже не мечтай!
– осаждаю я недородственничка. Извращенец!
– Я расскажу Аркадию Валерьевичу о том, что у тебя не все дома. Пусть отправит тебя к врачу.

Улыбка соскальзывает с его лица. Насупившись, Курков-младший переходит в наступление и вербально атакует, затем пускает в ход свои клешни и крепко впивается пальцами в мои бедра. Я судорожно ловлю ртом воздух, глуша агонию в легких потоком желанного кислорода. Но даже набрав полную грудь, я не чувствую облегчения. У меня все горит под кожей. Как я еще не дымлюсь?! В нижней части тела особенно горячо. Там, где настойчиво касается Антон.

Наклонившись, он впечатывается своим лбом в мой.

– Только попробуй тявкнуть что-то папе обо мне, и я клянусь, что ты пожалеешь о возвращении, - угрожает наглец, напирая твердым торсом на мои плотно сжатые колени.

Я начала жалеть о приезде в Россию задолго до момента, когда мой рейс приземлился в Домодедово.

– У тебя проблемы с контролем гнева, - облизав рот, на выдохе произношу я.
– Обратись к психиатру.

– Ты - моя проблема.

– Что за бред?
– я накрываю руки Антона своими и пытаюсь отцепить, но он приклеился, как пиявка.
– Не своди все свои беды с головой к моей персоне. Тебе слово нельзя сказать - ты мигом взрываешься.