Будда из пригорода
Шрифт:
Мой отец, великий мудрец, извергающий поучения чаще, чем небеса Сиэтла - дожди, никогда не говорил со мной о сексе. Когда ради проверки на либерализм я потребовал просветить меня насчет некоторых жизненных реалий (о которых школа меня уже проинформировала, хотя я до сих пор путал слова матка, мошонка и вульва), он только пробурчал: "Всегда ясно, когда женщина готова к сексу. О да! У неё уши становятся горячими".
Я пристально посмотрел на уши Хелен. Даже протянул руку и для пущей уверенности слегка ущипнул. Тепленькие!
О, Чарли! Сердце мое жаждало ощутить его горячее ухо на моей груди. Но он не звонил с того раза, как мы занимались любовью, и сюда не пришел. Он и в школе не показывался,
Ева и Марианна готовили комнату. Пошли в ход свечи, опущены венецианские жалюзи, зажжены индийские палочки-вонючки из сандалового дерева, расставленные в цветочных вазах, на полу расстелен небольшой ковер для Будды с окраины, ковер-самолет. Ева отвесила ему поклон и вручила нарцисс. Божок улыбкой отметил людей, знакомых с прошлого раза. Вид у него был уверенный и спокойный, он вел себя проще, чем раньше, не делал лишних движений, ловя на себе почтительные взгляды поклонников, - наверняка, дело рук Евы, расхвалившей папу друзьям.
А потом вошли дядя Тед и тетушка Джин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вот они - два типичных алкоголика-неудачника, - она в розовых туфлях на высоком каблуке, он в двубортном пиджаке, - разодетые как на свадьбу, они заявились на вечеринку с видом наивных простачков. Мамина сестра Джин и её муж, открывший свое дело - центральное паровое отопление, фирма под названием "Обогреватели Питера". И какую же картину они видят? Их зять, известный им под именем Гарри, погружается в йоговский транс прямо на глазах у их соседей. Джин лихорадочно роется в голове в поисках подходящих слов, - возможно, это единственное, ради чего она хоть изредка прибегает к помощи вышеуказанной части тела. Ева поднесла палец к губам. Рот Джин сомкнулся медленно, как мост Тауэр. Тед рыскал глазами по комнате, пытаясь найти какой-нибудь ключ к разгадке происходящего. Он заметил меня, я кивнул. Он был сбит с толку, но не раздражен, в отличие от тетушки Джин.
– Что Гарри делает?
– спросил он беззвучно, одними губами.
Тед и Джин никогда не называли папу его индийским именем, Харун Эмир. Он всегда был для них Гарри, даже если где-нибудь заходил о нем разговор. Одно то, что он индиец, даже без учета этого нелепого имени, уже было достаточным минусом... Они звали его Гарри с первой минуты знакомства, и папа ничего не мог поделать. Тогда он стал называть их "Джин и Тоник".
Мы с дядей Тедом были большими друзьями. Иногда он брал меня с собой ставить батареи центрального отопления, и тогда за тяжелую работу я получал деньги. Мы ели бутерброды с солониной и пили чай из термоса. Он платил мне немного сверх заработанного, и мы ходили делать ставки на собачьих бегах в Кэтфорд и Эпсом Даунс. Он рассказывал мне о состязаниях голубей. Я с детства любил дядю Теда: он знал то, что положено знать отцу любого мальчишки, и о чем мой папа, к сожалению, не имел представления - о рыбалке и водяных ружьях, аэропланах, и о том, как есть улиток.
Я напрягал мозги, стараясь понять, как же так получилось, что Тед и Джин появились в этом доме, как герои фильмов Антониони. Они тоже жили в Чизлхерсте, но в другой его части, далеко от Карла и Марианны. Я упорно думал, пока в голове у меня не прояснилось. Итак, что же произошло? Разум мой работал с предельной четкостью, и я вдруг понял. И то, что я понял, меня не порадовало.
Должно быть, бедную маму так огорчали папины подвиги на поприще духовного наставника в Бекенгеме, что она поделилась со своей сестрицей. Джин, наверно, чуть удар не хватил от ярости на сестру: как, мол, можно быть такой мягкотелой, и такое позволять. И Джин подбила маму на ответный удар.
Когда
Между тем, Ева даже не подозревала, кто такие Тед и Джин. Она раздраженно махала рукой на опоздавших и странно разодетых незваных гостей.
– Да сядьте же, сядьте, - прошипела она.
Тед и Джин переглянулись с таким видом, будто им предложили проглотить спички.
– Да, вам, вам говорят, - добавила Ева. Она могла быть резкой, старушка Ева!
Выбора не было. Тед и Джин медленно осели на пол. Видно, не одно десятилетие кануло с тех пор, когда тетушка Джин оказывалась на полу, за исключением, конечно, тех случаев, когда напивалась. Они явно не ожидали, что это будет вечер идолопоклонства, что все присутствующие сядут в кружок, чтобы с неприкрытым обожанием глядеть на папочку. Кажется, мы влипли.
Божок собирался начать. Хелен тоже села на пол. Я стоял за баром и наблюдал. Папа с улыбкой оглядывал собравшихся, пока не обнаружил, что улыбается Теду и Джине. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Несмотря на то, что папа называл эту парочку "Джин и Тоник", он не испытывал неприязни к Джин, а Тед ему вообще нравился, и тот отвечал ему взаимностью. Тед частенько обсуждал с папой "небольшие личные затруднения": хотя Теда и сбивало с толку отсутствие у нас денег, он чувствовал, что папа понимает жизнь, что папа умный. Поэтому Тед рассказывал папе о запоях Джин, о её романе с молодым членом местного совета, или о том, что жизнь начинает казаться ему бесполезной суетой, что он чувствует себя несчастным.
Во время подобных доверительных бесед папа не забывал использовать Теда в своих интересах.
"Можно же разговаривать и одновременно делать что-нибудь полезное, верно?" - говорил он, когда Тед, обливаясь слезами, загонял в кирпичную стену деревянную пробку, вешая папе полку для книг по восточным премудростям, или шлифовал дверь, или выкладывал ванную плиткой, в благодарность за то, что папа, сидя в саду на складном кресле, выслушивал его излияния. "Повремени сводить счеты с жизнью, пока не закончишь потолок, ладно, Тед?" - говорил он.
Сегодня папа не задержался взглядом на Джине с Тоником. Комната была погружена в тишину. Папа тоже замолчал, глядя прямо перед собой. Сперва казалось, что молчание будет недолгим. Но оно тянулось и тянулось, пока наконец не превратилось в долгое молчание: одна тишина следовала за другой, вскоре их догоняла третья, ещё более глубокая тишина, а папа все сидел с остановившимся, но полным заботы взглядом. Меня аж испарина прошибла, а в горле забулькали пузырьки смеха. Неужели он собирается надуть их и целый час просидеть в молчании (возможно, произнеся под конец единственную фразу типа: "Высохшие экскременты на голове голубя"), а потом как ни в чем не бывало наденет свое куцее пальтишко и побредет домой, к жене, подведя Чизлхерстскую буржуазию к абсолютному пониманию их внутренней пустоты. Неужто решится?