Будни Севастопольского подполья

Азбукин Борис Павлович

— Только бы наши не опоздали, а то они связь восстановят, — не удержался Саня.

— А ты что, не чуешь? Они уж тут, — прошептал Коля. Где-то за Инкерманом послышался далекий гул.

— Идут, — Костя поглядел на светящиеся стрелки часов. — Минута в минуту.

А гул усиливался и нарастал, подобно неудержимой горной лавине, наполнял уже ревом бездонную тьму над Северным рейдом.

На Северной и Корабельной вспыхнули длинные мечи прожекторов. Они шарили в небе, пронзая его из конца в конец. Где-то над флотским экипажем лучи скрестились, осветив сереброкрылую

птицу. И в тот же миг там загромыхали зенитки: зеленые, красные, оранжевые нити прошили небо пунктиром. А на Историческом бульваре прожекторы и зенитки бездействовали.

— Гляди, наши пацаны не растерялись, — заметил Коля. — Ни один прожектор не светит.

Звено бомбардировщиков с ревом пронеслось над берегом бухты, а спустя минуту над станцией взметнулись огненные гейзеры и земля задрожала от взрывов.

— Эх, черт! Не заметили составов с эсэсовцами! — ворчал Коля.

А новая волна самолетов с ревом накатывалась уже от Сапун-горы.

После ярких взрывов тьма казалась еще непроглядней. Неужели опять не заметят составов и бомбы пролетят мимо? Ребята переползли к стене бульвара, возвышавшейся над хатой Коли Михеева.

И тут над берегом бухты и станцией ослепительно вспыхнула «лампада». Она обливала беспощадным, все обнажающим светом и бухту, и развалины города, и косогор Четвертого бастиона, на котором расположились ребята. Послышался вой падающих бомб. Ребята приникли к земле, стараясь поглубже втиснуться между камней.

Казалось, косогор сдвинулся с места и с грохотом разлетается на части. Осколки с визгом проносились над головой и со скрежетом врезались в каменную стену бульвара.

Несколько секунд устрашающей тишины, и снова ахнуло, зашевелилась земля.

— Это вам, гадам, за наших!.. — злорадно крикнул Костя, вставая.

Внизу клубились облака черного дыма, на путях все горело, рвалось и трещало. Под откосами валялись разбитые и опрокинутые вагоны разорванного на части состава, над ними, словно змеи, извивались рельсы. На главном пути несколько вагонов взгромоздились друг на друга, образовав грандиозный пылающий факел. Человеческие фигурки копошились под ними, пачками вываливались из них, метались по путям в дымящейся одежде, бросались в воду. Многие бежали вверх, к флотскому экипажу. Офицеры стреляли по беглецам из револьверов, пытаясь остановить их.

— Гляди, как драпают! — ликовал Саня.

Ребята забыли о том, что стоят на косогоре, освещенные ярким светом «лампады». Над их головами вдруг взвизгнули пули и впились в стену.

— Полундра! Ложись! — крикнул Костя.

Ребята бросились на землю и поползли меж камней за стену…

Ни один поезд в эту ночь не ушел со станции.

Костя и Саня спали с Колей в его убежище. Утром их растолкал Николай Андреевич.

— Ну, хлопцы, что делается в городе — не передать! — рассказывал он. — Фрицы удирают в Стрелецкую. В центр жандармы никого не пускают. Пристань тоже оцеплена. Говорят, наши прорвали Перекоп…

— Перекоп взят?! — Костя вскочил с матраца. — Братва, живей вставай!

Минут через пять Саня спускался уже с горы на станцию,

к угольному складу, а Костя с Колей затерялись в толпе, которая скопилась на берегу Южной бухты. Здесь собрались рабочие, которых жандармы не пропускали в город и в порт, несколько женщин с привокзальных улиц и буйная орава быстроногих портовых мальчишек. Среди них, конечно, был Петька.

Машины запрудили Корабельный спуск, Лабораторную, вокзальную площадь, Портовую улицу. В несколько рядов стояли они в ожидании, когда удастся прорваться в город.

— Вот дали напиться так дали! — Петька толкнул локтем Костю и скосил глаза на пристань.

У причалов, накренившись и осев от пробоин, стояли поврежденные транспорты. На воде плавали ящики, бочки, офицерские и солдатские фуражки, доски. Напротив пристани, у стены Корабельного спуска, все железнодорожные пути были загромождены скелетами дымящихся вагонов. По путям сновали солдаты санитарной команды, собирая обгоревшие трупы эсэсовцев.

С вершины горы длинной ломаной цепью спускались вооруженные эсэсовцы, окружая косогор. Коля переглянулся с Костей, ни к кому не обращаясь, спросил:

— Чего это они там ищут?

— Вчерашний день, — пробасил позади рабочий.

— Ищут тех, кто ночью порезал все провода, — уточнил один из мальчишек.

— А правители города уже задали стрекача, — послышался тот же бас. — Новый городской голова и полицмейстер первыми на пароход сиганули. А теперь, вишь, канцелярии жгут.

Снизу хорошо были видны костры, полыхавшие на горе перед зданием полицейской управы, во дворах комендатуры и СД. Ветер взметал бумажный пепел, который, кружа, носился в воздухе и черными хлопьями осыпал развалины домов и синюю гладь бухты.

— А энти тоже драпают? — веснушчатый паренек кивнул на запрудившие площадь машины.

— Сам не видишь? — спросил бас.

— А сколько их там за городом — тьма-тьмущая! — сообщил Петька. — Я на горку взбирался, смотрел. Машины стоят аж до Мекензиевых гор.

Петька не врал. За ночь на Симферопольском и Ялтинском шоссе скопились тысячи автомашин, а с рассветом они неудержимым потоком с двух сторон хлынули в город, забили все улицы. Машины были переполнены ранеными, удиравшими интендантами, чиновниками, гестаповцами и полицаями. Все спешили проскочить через узкую горловину Херсонесского моста к Стрелецкой, Камышовой и Казачьей бухтам, где стояли транспорты и самоходные баржи. У моста образовалась грандиозная пробка.

На берегу появился Саня и, разыскав Костю, Колю и Петьку, поманил их. От моториста дрезины, только что прибывшей из Бахчисарая с железнодорожным начальством, он узнал, что советские войска вчера утром освободили Джанкой, а ночью танкисты ворвались на окраины Симферополя.

— Надо народ оповестить! — сказал Костя.

Саня достал из кармана несколько кусков мела и древесного угля.

— Сегодня же испишем все заборы, стены и мостовые, — подмигнул он.

— Зачем? — воскликнул Петька. — Я шепну своим пацанам, а через час уже все будут знать и на Корабелке, и на Воронцовой, и на Зеленой горке.