Будни ваятеля Друкова
Шрифт:
Вся эта несуразица непонятным образом возникла из его же собственных жутких снов. Не больше и не меньше. Поэтому он немного успокоился. Ну, подзабыл кое-что. С кем не бывает. Дела житейские. Потом всё вспомнится. Просто надо будет в дальнейшем поменьше работать, и память вернётся.
Привычным движением руки Друков начал искать между ног Батыги то самое сокровенное «вместилище», в которое он незамедлительно собирался окунуться одной из частей своего тела. Но долгий поиск положительных результатов не дал. Ваятель не обнаружил никаких углублений и даже их жалкого подобия.
Обиженная Батыга резво вскочила на ноги и сурово констатировала:
– Ты совершенно больной на голову, Друков! Ты даже не заметил, что я и говорю с тобой, не раскрывая рта.
– Да. Говоришь сквозь зубы… Обратил внимание.
– Дерьмовый ты скульптор! На моём теле не имеется того, что ты ищешь.
– Но почему?! – Друков тоже вскочил на ноги, держа левой рукой свой внезапно обмякший эротический «инструмент». – Почему этого у тебя нет?
– Потому, дурашка, – уже почти нежно и спокойно пояснила Батыга, – что я не человек, а гипсовая статуя. Ты же ведь скульптор, а не хрен с горы! Должен был сразу обратить на такие мои особенности… организма внимание.
Руки его затряслись. Ну, ничего себе! Он в гостях у статуи, причём, у той, которую создавал не он, а какой-то… бездарь. Друков начал судорожно одеваться, с большим трудом соображая, как это, в каком порядке следует делать. К своему горькому сожалению, Денис Харитонович начал помаленьку осознавать, что он, возможно, на самом деле, попал в страну полного абсурда, проснулся совсем не там, где должен был это сделать.
Гипсовая женщина посочувствовала ему:
– Ты – странный мужчина, не от мира сего.
– Я из России, Батыга!
– К тому же ещё и сумасшедший. А я привела тебя в свою квартиру потому, что пожалела. Тебе очень холодно было, тебя трясло и знобило, как крокодила на плывущей льдине.
– Меня и сейчас трясёт. Что же мне теперь делать?
– Если тебе не трудно, Денис, вынеси на улицу мусор. Там, за углом, стоят зелёные контейнеры, Ты их сразу увидишь.
– А что потом?
– Потом вернёшься, и будем вместе думать, как и чем тебя лечить. Может быть, я тебе что-нибудь спою или исполню танец живота.
– У вас здесь, в Разгуляндии, все люди, что ли, гипсовые и каменные, Батыга?
– Ты совсем рехнулся! Таких обаятельных и особенных женщин, как я, единицы. Но имеются всякие. К примеру, ползающие и даже летающие.
– Я попал в круг полного и жестокого абсурда, – он прошёл на кухню, взял два больших полиэтиленовых пакета с мусором. – Самоё страшное заключается в том, что этот круг никак не размыкается.
– Ничего страшного. Просто на какое-то время у тебя мозги в голове склеились, и пока они никак не размыкаются. Ну, чего ты застыл у двери с пакетами, наполненными мусором? Или ждёшь, что я приветливо помашу тебе вслед батистовым платочком?
Надев на ноги туфли, постояв ещё немного у двери, он вспомнил одно из последних своих трехстиший. Не просто вспомнил, но прочитал его вслух:
– Не удивляйся явленьям,
которых не можешь понять.
Мудрости маска пусть на лице расцветёт.
Батыга, покачав гипсовой головой, окончательно и бесповоротно решила, что перед ней сумасшедший. Если уж собрался вынести из квартиры мусор, то зачем нести околесицу и вздор?
– Пока ты ходишь, – пообещала ему Батыга, – я приготовлю для тебе немного каши из гречневой крупы или даже суп из еловых опилок.
С нескрываемой грустью он глянул на свою случайную и странную подругу и вышел за дверь. Лифт не работал, но квартира Батыги находилась на третьем этаже, и это было не так уж и плохо.
Денис вышел во двор, категорически не радуясь раннему летнему утру. Так он поступал в знак протеста против дикой и несуразной действительности мира, в котором оказался.
Не успел он свернуть за угол, как увидел, что над восемнадцатиэтажным зданием, из подъёзда которого он только что вышел, склонилась огромная бронзовая фигура Задорного Теннисиста. Как же он быстро и заметно подрос Игнат Игнатьевич, точнее, скульптура, изображающая его! Когда только она успела увеличиться? Впрочем, нечему тут удивляться. Может быть, Задорный Теннисист находился везде и всюду, причём, в разных видах и размерах. Ведь если Разгуляндия – страна абсурда, то в ней возможно всё.
Огромная бронзовая фигура Клюкина с квадратной головой в одной руке держала теннисную ракетку в другой – бутылку с водкой. Коме того, она громовым голосом пела: «На Муромской дорожке стояли три сосны…».
– Я доберусь до тебя, Друков! – зарычала статуя, увидев скульптора, и с силой ударила ракеткой по крыше высотного дома. – Я оторву тебе голову, мерзкий болтун и подлый экстремист!
Поспешно и своевременно Денис Харитонович спрятался среди густых кустов акации. К счастью, бронзовый великан его не искать не стал, перенёс эту процедуру на потом. А дом, по которому пришёлся удар ракеткой, на глазах начал разрушаться, превращаясь в пыль. На землю с воплями падали люди и самые разные и невероятные существа. Вряд ли, кто-нибудь из них остался жив.
«Кто же мне теперь сварит суп из еловых опилок? – с грустью подумал Друков. – Жаль, что теперь мне некуда возвращаться». Конечно, Денис Харитонович немного обиделся на Задорного Теннисиста. Ведь он лично вручил Друкову премию, но, почему-то, после её вручения почти сразу же возмутился. Ведь на площади, в микрофон, за трибуной Денис правильные слова сказал. А тут статуя самого уважаемого господина в стране обозвала его экстремистом, да не простым, а подлым. Неприятное определение сущности и личности Друкова.
Невдалеке скульптор увидел на огромной куче книг седую старуху в лохмотьях, с худым, морщинистым и жёлтым лицом. На коленях у неё лежала толстая раскрытая тетрадь, она, делая короткие перерывы, что-то в ней писала.
– Извините, бабушка, за беспокойство! – Друков слегка поклонился старухе. – Вы не подскажете, где здесь, просто говоря, помойка?
– Весь микрорайон со вчерашнего дня объявлен помойкой, – пояснила она, – и она с каждой минутой становится всё больше и больше. А там, где расположены старые трубопроводы, по которым уже нечего качать и переправлять за границу, огромные свалки. Прекрасная страна!