Будьте здоровы и держите себя в руках
Шрифт:
Но Михаила Юрьевича Юркова, одного из лучших проктологов Москвы, на всех не хватит. Да и не барское это дело – ставить клизмы. А вот разобраться и понять, что к чему, это уж не каждому дано.
Приходит пациент к доктору Юркову.
– Здравствуйте, доктор, вы меня помните?
Доктор здоровается, но пациента явно не узнает.
– Раздевайтесь, располагайтесь.
И доктор указывает на специальное кресло. Опытный пациент принимает так называемое коленно-локтевое положение. То есть голова ниже, а диаметрально-противоположное ей место – выше. И именно этим местом пациент поворачивается к доктору. Да что я, собственно говоря, объясняю. В нашей стране, ставшей недавно с колен, нас часто ставили в коленно-локтевое положение. По-моему, мы и сейчас в нем пребываем. Короче говоря, доктор вставляет ректоскоп понятно куда, смотрит внимательно и радостно говорит:
– Конечно, я помню вас, вы были у меня три месяца назад. Но сейчас вы выглядите значительно лучше.
Вот бывает же, когда именно она, задница, является визитной карточкой.
Пришел на прием к доктору Юркову пациент с жалобами на боли в том самом месте. И вот смотрит уважаемый доктор в ректоскоп и глазам своим не верит. А что там видит кандидат медицинских наук? А видит он лицо любимого всей страной улыбающегося своей знаменитой улыбкой Юрия Алексеевича Гагарина. Доктор трясет головой – мол, не может быть. И опять смотрит, и опять не верит своим глазам. Думает доктор, может быть, лишнего выпил вчера на дне рождении своего друга-психиатра?
И опять опытный проктолог смотрит в ректоскоп, и опять видит улыбающееся обаятельное лицо Космонавта № 1.
В конце концов, выяснилось, что пациент накануне выпивал в сомнительной компании, и шутники-собутыльники засунули ему в то самое место детскую игрушечную ракету, на цоколе которой и был портрет легенды нашей страны.
Так что в выборе собутыльников надо быть очень осмотрительным. У каждого внутри свой космос.
К доктору Юркову пришел вылеченный им пациент.
– Я хочу вас, Михаил Юрьевич, отблагодарить.
– Извините, но у меня сейчас конференция. Подождите, пожалуйста, у меня в кабинете, – говорит доктор благодарному пациенту.
После конференции доктор входит в свой кабинет и видит, что на столе стоит полбутылки водки и лежит записка: “Уважаемый доктор, хотел вас отблагодарить и не дождался. Выпил за ваше здоровье. Выпейте оставшееся и вы за мое”.
Трогательно, правда?
Как хорошо, что дырочку для клизмы
Имеют все живые организмы.
Эти строчки поэта Николая Заболоцкого повторял не раз умирающий от рака прямой кишки поэт Михаил Светлов.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
48. Простая простуда
Все болеют. Болеют все. Ну или почти все. Я не о серьезных болезнях – а о простой простуде.
Простудные болезни – это целый мир, как сказали бы сегодняшние рекламщики.
“Мир простуды” – так бы они написали.
До школы болеть было страшно. Папа носил меня на руках, а я теребил его мягкие, мясистые уши. От страха. Меня это успокаивало. Это был, наверное, эффект четок – то ли плотный телесный контакт с самым родным, частью которого ты являешься. И ты как бы отдаешь свои неприятности ему, а он охотно берет их себе.
А в школьные годы болеть было приятно. Лежишь себе дома в подушках и одеялах, а рядом на треугольной табуретке чай с лимоном и всякие печенюшечки. Тебе звонят одноклассники и одноклассницы (что лучше) и рассказывают про домашнее задание. Но смысл звонка в другом, и это понятно, когда звонит Она.
Я любил обкладывать себя альбомами художников и томами собраний сочинений, в которых я внимательно разглядывал портреты писателей. Я знал их всех в лицо. Стендаль, Фенимор Купер, Чехов, Тургенев, три Толстых… Я знал их лица в их разном возрасте. Книги приятно пахли. И пахнут до сих пор. Те, мои, книги. А пахнут ли нынешние, не знаю. По-моему, нет. Во всяком случае я этого запаха не ощущаю.
Все лучшее и большое прочитано во время простуд. Болезнь, оказалось, приносила больше пользы, чем школа.
На Соловках лет в восемнадцать я как-то очень сильно простудился. Температура была под сорок. Мы сидели в трапезной и слушали песни Галича. Я был совершенно никакой. А назавтра хотелось на лодке плыть на Заяцкие острова. И тогда, прокуренная, прожженная и видавшая все, не вынимавшая никогда изо рта папиросу “Север”, сотрудница музея и диссидент Люся протянула мне алюминиевую кружку водки, щедро посыпанной сверху молотым перцем. “Пей!!!” – жестко сказала она. Это был боевой приказ старшего товарища. Я выпил залпом. Меня оттащили и уложили. Пот из меня лился струйно. Струйно – это медицинское слово, то есть сильно.
Утром я проснулся белый, чистый и легкий.
Ни до, ни после я себя так хорошо не чувствовал. Этот эксперимент больше мне никогда не удавался. Хотя не скрою, я пробовал его повторить.
В институте болеть было уже не интересно. Во-первых, пропускаешь гулянки с друзьями, а во-вторых, приходится все равно все нагонять.
Моя жена после окончания мединститута какое-то время работала участковым терапевтом. Ходила по вызовам. Вот входит она в квартиру. Дверь открыта. Утро. А где больной? А вот он! Лежит больной в двуспальной кровати, а рядом с ним преспокойно спит его жена. Действительно, не вставать же рано и не встречать же доктора из-за какой-то ерунды.
В школьные годы мой сын сильно болел – вечные сопли. Как-то меня вызвали в школу. Я сидел напротив двух серьезных женщин – завуча и директора. Одну звали Джульетта. “Значит, она осталась жива, – подумал я. – А муж у нее, наверное, Ромео… Интересно, когда родители так называли девочку, они не считали, что сильно рискуют?..”
Вторую даму звали Нелли. Нелли была очень, ну, очень крупной.
– Если ваш сын так часто болеет, то ему невозможно учиться в английской гимназии. Вам надо его забрать! – строго вынесла свой приговор Джульетта, большой знаток английского языка.