Будущая Ева
Шрифт:
Итак, они отбыли вместе.
Свежий воздух, темнота, тишина, царившая на улицах, усугубили легкое опьянение Андерсона, вызвав ощущение недомогания и сонливость. Так что он опомнился (уж не снилось ли ему все это?), лишь глотнув обжигающе горячего чаю из чашки, которую подала ему своими белыми руками мисс Эвелин Хейбл, успевшая переоблачиться в розовый атласный пеньюар, и происходило это у нее дома, где в камине пылал веселый огонь, было тепло и пьяняще пахло духами.
Как это могло случиться? Полностью придя в себя, он поспешно схватил шляпу, вдаваться
Он ответил, что найдет другой экипаж.
При этих словах мисс Эвелин опустила хорошенькую головку, и две робкие слезинки, блеснув из-под ресниц, сползли по побледневшим щечкам. Польщенный помимо воли, Андерсон решил смягчить резкость своего прощания «несколькими приличествующими случаю словами».
Ему представилось, что это будет более «по-джентльменски».
В конце концов ведь мисс Эвелин позаботилась о нем.
Время шло; он вынул банковский билет и положил его, чтобы покончить с этой историей, на чайный столик. Мисс Эвелин взяла бумажку мимоходом, словно в рассеянности, затем, улыбнувшись и пожав плечами, бросила в огонь.
Ее поступок поверг в растерянность достойного предпринимателя. Он перестал понимать, где же очутился. Мысль, что он вел себя «не поджентльменски», погнала его в краску. Он смутился, боясь, что оскорбил любезную хозяйку дома. По одному этому вы можете судить, какая путаница царила у него в голове. Он стоял посереди комнаты, не зная, на что решиться, и мысли у него мешались.
И вот тогда мисс Эвелин, личико которой все еще выражало трогательное недовольство, ошеломила его милым сумасбродством, закрыв дверь на ключ и вышвырнув его в окошко.
На сей раз солидный человек в Андерсоне проснулся окончательно. Андерсон рассердился.
Но рыдание, заглушенное подушкой, украшенной кружевами, смягчило его правый гнев.
«Что делать? Пинком выбить дверь? Нет. Это было бы смешно. Да, впрочем, в этот час любой шум не привел бы ни к чему хорошему. С какой стати, в сущности, отказываться от любовной удачи, когда она сама плывет в руки?»
Мысли его уже приняли анормальный и престранный оборот.
«Если вдуматься, это приключение и неверностью-то не назовешь.
Во-первых, ему отрезали путь к отступлению.
Далее, кто ОБ этом УЗНАЕТ? Последствий можно не опасаться. А потом, эка важность! Бриллиантик — и только его здесь и видели!
Завтра, когда он вернется, многое можно будет оправдать торжественностью митинга, если предположить, если даже допустить, что… Да, разумеется, придется в объяснении с миссис Андерсон пойти на ложь — незначительную и для ее же пользы! (Это-то его как раз удручало; это-то… Баста! Завтра что-нибудь придет в голову.) Впрочем, отступать было поздно. Другое дело, он честью ручается, что больше никогда рассвет не застанет его в этой спальне… и т. д., и т. п.»
Он как раз домечтался до этого решения, когда мисс Эвелин, подкравшись к нему на цыпочках, обвила ему руками шею с чарующей непринужденностью и повисла в сей позиции, полузакрыв глаза и почти касаясь губами его губ. Да, так ему, видно, было на роду написано.
Надо надеяться, не правда ли, что Андерсон как пылкий и галантный кавалер сумел воспользоваться часами упоения, каковые Судьба подарила ему, пустив в ход столь сладостное принуждение.
Мораль: порядочный человек, лишенный проницательности, оказывается на поверку жалким супругом.
Бокал шерри, мисс Гадали, окажите любезность.
II
Серьезные стороны прихотей
При слове «деньги» глаза ее блеснули, словно пламя, вырвавшееся сквозь облако дыма из пушечного жерла.
— Продолжайте, — проговорил лорд Эвальд, выразив перед тем согласие с выводом собеседника; он слушал с величайшим вниманием.
— Вот мое мнение по поводу такого рода прихотей или слабостей, — начал Эдисон, в то время как Гадали появилась, молча налила испанского вина в бокалы своих гостей и отошла. — Утверждаю и настаиваю: редко случается, чтобы хоть одно из этих мимолетных приключений (а приключениям такого рода рассчитывают уделить полсуток, укол совести да сотню долларов) не оказало рокового влияния на весь остаток дней. Для Андерсона же роковым оказалось первое его приключение, хотя вначале оно, должно быть, показалось ему самым незначительным и банальным из всех возможных.
Андерсон не умел притворяться. Взгляд, положение бровей, поза рассказывали все до конца.
На следующее утро миссис Андерсон, сильная духом юная женщина, которая прождала его всю ночь, не сомкнув глаз, как велят традиции, ограничилась тем, что поглядела на мужа, когда он вошел в столовую. Он провел ночь не дома. Ее супружескому инстинкту этого взгляда было довольно. Сердце у нее сжалось. Они обменялись печальным и холодным поклоном.
Знаком удалив слуг, она осведомилась, как он себя чувствует — ведь они не виделись со вчерашнего вечера. Андерсон с деланною улыбкой отвечал, что к концу банкета пришел в достаточно восторженное состояние, а потому вынужден был провести ночь в доме одного своего компаньона, где празднество продолжалось. На что миссис Андерсон, бледная как полотно, отвечала:
— Друг мой, мне незачем придавать твоей неверности преувеличенное значение; но пусть первая твоя ложь будет и последней. Надеюсь, ты достойнее, чем может показаться, если судить по твоему поступку. Тому порукой выражение твоего лица. Дети хорошо себя чувствуют. Оба спят у себя в детской. Слушать твои объяснения сегодня было бы с моей стороны знаком неуважения к тебе, и единственное, о чем я прошу тебя в обмен на мое прощение, — не вынуждать меня длить этот разговор.
С такими словами миссис Андерсон удалилась к себе в спальню, глотая слезы, и заперлась там.