Будущее непределенное
Шрифт:
— Британские офицеры не посылают своих людей через бруствер, ублюдок проклятый! Они сами ведут их вперед!
— Как фельдмаршал Хейг, да? Как Эсквит или Ллойд-Джордж? — То ли от маны, то ли от здешней акустики голос Экзетера гремел подобно грому. Даже языки пламени, казалось, пригибались к земле. Зрители замерли, пораженные этой ссорой. — Подлинное начальство остается глубоко в тылу, капитан, и отдает приказы оттуда.
— Если ты задумал сравниться с ними, будь ты проклят вместе с ними! Теперь я спрошу тебя кое о чем! Я видел тебя сегодня в этом круглом окне. Я узнаю символ, когда
Экзетер поджал губы и кивнул, признавая его правоту. Ублюдок!
— И твой бог — Неделимый? — кричал Джулиан. — Но никто не провозглашал тебя святым, мистер Экзетер. Ты не цитируешь древних пророков. Ты изрекаешь истину по собственному усмотрению! «Истинно говорю вам…» и все в таком роде. Кто дал тебе право поступать так? Если ты не святой, а твой бог — Неделимый, кто ты тогда — Христос?
— Я Освободитель.
— Но человек ты или бог? Бог или Пророк? Будда, или Магомет, или Иисус, или Заратустра, или Моисей?
Еще очко в его пользу.
— Я человек, Джулиан, и ты это знаешь, — чуть помолчав, ответил Экзетер.
— Ты говорил им это? Давай скажи сейчас. А я послушаю. Скажи медленно и внятно, по-джоалийски.
Экзетер посмотрел на него.
— Нет, — выдавил он наконец.
— Ха! Тогда мне не о чем говорить. — Вся злость Джулиана вдруг разом куда-то исчезла, остались только смертельная усталость, горечь и боль от потери. Надо же, как все обернулось! — Помнишь то утро в Дувр-Хаус, в Грейфрайерз? Два года назад. За завтраком. Ты сам объяснял мне все это. Ты клялся, что никогда не станешь Освободителем. Ты спрашивал еще, что с тобой станет. «Во что я превращусь?» — так ты тогда говорил. Ну что ж, ты сделал это, и во что же ты превратился, черт бы тебя побрал?!
Сидевшие у костра не понимали слов, но интонация наверняка не ускользала от них. Все повернулись послушать, что скажет на это их глиняный божок. Тот отвечал очень тихо, так, словно его злость тоже обернулась скорбью.
— Игра еще не кончена, Джулиан. Она только началась. Все, что я успел,
— это сделать первый ход.
— И Зэц изжарит тебя в конце.
Экзетер пожал плечами:
— Мне остается довериться «Завету». Помнишь, что говорилось там насчет мертвых, которые разбудят меня?
— Исиан? — горько усмехнулся Джулиан. Ему хотелось уязвить, причинить боль. — Ты еще не отомстил за нее?
— Нет, не Исиан. И даже не те Морковки, которых ты помогал мне хоронить. Ну, может, они тоже, но немного. В основном это была Фландрия, этот ад под Ипром. Я пробыл там всего несколько часов. Я видел поля, превращенные в болота человеческой кровью. Я видел, как парней разносило в клочья, ослепляло газом или сводило с ума. Я и сам чуть не рехнулся тогда. Ты, наверное, видел в миллион раз больше, чем я. Ты был там два года. Чем можно оправдать это, а, капитан Смедли?
— Ничем! Абсолютно ничем!
Медленно, как бы нехотя, Экзетер нанес удар:
— Значит, война была ошибкой?
— Извращенец проклятый! Ошибкой для тех, кто ее начал, да. Но не для тех, кто сражался со злом!
— Тогда мне тоже не о чем говорить.
Джулиан повернулся и вышел в ночь.
Урсула за ним не пошла.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Потом
34
Элиэль неожиданно проснулась. С минуту она просто лежала и смотрела на потолок, пытаясь успокоить сердце — оно, казалось, вот-вот выскочит из груди. Одеяло все промокло от пота. Ей снова приснился Д'вард. Вернее, ей приснился тот потрясающий романтический воздыхатель, о котором она знала, что это Д'вард, хотя он ни капельки не был похож на него. Конечно, за эти пять лет он мог раздаться в плечах, мог отрастить усы, но он никак не мог сделаться ниже ростом. И сменить цвет глаз тоже не мог. И почему, интересно, когда они слились в страстном объятии, она пела? Надо же, какая чушь может присниться!
Впрочем, все равно приятно было проснуться в мягкой постели, а еще приятнее было сознавать, что вонь дерьмоягод исчезла… ну, почти исчезла. Ничего страшного. Она уже совсем проснулась. Низко над головой навис потолок с резными балками, в маленькое грязное оконце лился солнечный свет. С улицы доносились голоса, скрип колес, цоканье подков — мир просыпался. Это была, конечно, не шикарная гостиница, но и не жалкая ночлежка. И потом, она в Ниоле! Сегодня она сможет прогуляться по городу, который своим размером и великолепием не уступал Джоалу, по городу, в котором она еще ни разу не бывала. Она выглянула из-под одеяла — надо же убедиться, спит ли Пиол Поэт, может ли она без помех встать и одеться.
Постель Пиола оказалась пуста. Это ее даже расстроило. Должно быть, он встал и ушел, не разбудив ее, и кто знает, что он успел узнать за это время? Она откинула одеяло и села. Ой, он мог даже разгадать тайну Освободителя! Она потянулась за платьем.
Вчера вечером в Ниоле не было недостатка в слухах об Освободителе. Слухов было больше, чем мух в лавке мясника, но среди них не нашлось и двух одинаковых. Она отправилась спать, так толком ничего и не узнав.
С неизбежностью сползающего с горы ледника ленивец дотянул-таки их телегу до Ниола, единственного места в мире, где использовались или по крайней мере покупались дерьмоягоды, так что их повозка уже не вызывала подозрений. Здесь они продали эту смердящую гадость вместе с ленивцем и повозкой, получив, кстати, неплохой барыш. Треть его они, правда, истратили тут же на то, чтобы купить новую одежду и почиститься — их не хотели пускать ни в одну баню, — а остаток она поделила пополам с Пиолом — в конце концов это была его идея.
Клип! Клоп! По узкой и крутой лестнице она спустилась в трактирный зал. В этот час зал пустовал. Здесь сильно воняло вином и чуть слабее — мочой и блевотиной. Решив, что завтракать ей еще не хочется, она проковыляла к большой входной двери и отворила ее, зажмурившись от ударившего в глаза солнечного света. Ниол славился шириной своих улиц. Носильщики по двое, по трое спешили мимо, неся тюки и напевая тягучую, заунывную ниолийскую песню. Проскрипело несколько фургонов, запряженных вонючими, горбатыми волами. Уличные торговцы зазывали покупателей, а маленькие лавочки на противоположной стороне улицы отворяли ставни. Полдюжины маленьких оборванцев налетели на нее, прося милостыни. Она обругала их и прогнала шлепками прежде, чем их ловкие пальцы успели нащупать ее пояс с деньгами.