Букет белых роз
Шрифт:
— Я тебе ничего не скажу. Хоть браслет снимай — толку-то? Я же все равно буду мертв, а ты так и ничего не узнаешь.
— Черт… — Он отпустил фокусника, отталкивая и растерянно смеясь. — И как мне у тебя это выпытывать?
— Знаешь, я тебе скажу: никак.
Велдон хотел высказаться ответно, но слова мгновенно застыли на его приоткрытых губах — лишь только немой выдох оборвал тишину.
Уруха, некогда вернувшийся после репетиции и уже остановившийся в дверях, заметил эту мужчин,
— Велдон. Не хочу тебе мешать, но… почему клетка пустая? Куда подевался Сатклифф? И… где эта простая смертная?
Не успевая пересчитать все свои разломанные на части планы, маг, отходя к другой стороне комнаты, просто при всех зарычал от бессилия, потому что не сумел укротить самого себя.
Колдун был настолько озлоблен, что даже со всего размаха дал кулаком по зеркалу. Оно вмиг треснуло, не оставляя на себе живого места: просто испещрилось змейками и полосками. Велдон вложил в этот удар столько ненависти и яда, сколько постоянно уходит на подпитку его существования.
Двое Игроков, полные удивления и легкой насмешки, в молчании наблюдали за каждым его действием.
Они видели колдуна таким впервые.
Страдающим от собственной слабости. Не спокойным.
Велдон, чувствуя острую боль в костяшках пальцев, спустя несколько секунд тишины поднял глаза, тяжело и часто выдыхая.
Мир, который отражался в зеркале, теперь распался на десятки частиц; он больше не был одним слитным изображением, а лишь его элементами.
Отображаемое лицо мужчины перекосилось во всех местах, словно изуродовалось шрамами.
Мужчина никогда не любил принимать поражения и не получал их, но теперь его черные крылья сложились. Никогда ничем не поврежденные, он приняли удар слишком неожиданно и заставили спуститься с большой высоты на землю.
Челюсти Велдона были сведены, а глаза снова прикрыты.
Он не умел быть слабым, но только сейчас понял, что это такое.
Ничего уже нельзя сделать, никак не изменить.
Из-под пальцев по поверхности разбитого стекла побежали две тонкие ленты крови.
***
Я не понимала, что несло меня вглубь темного болота.
Со мной был только страх — он успел вытеснить другие чувства.
Я все еще сопротивлялась, делала шаги назад, но, как невидимой рукой, меня порывисто толкало вперед и наносило удары в несогласное ни на что сердце.
Дыхание прерывалось бегом, когда я бежала вникуда, царапаясь о колючие кусты и боясь оглянуться назад.
Всю дорогу к этому месту я совестилась, но уже слишком поздно.
Грань к переходу становилась меньше.
Наконец выбравшись к утесу, я рухнула на колени. Из меня немедленно вытекали силы и прочие надежды.
Окоченев
Слитно. Через всю отталкивающую силу.
Не хотела, но перевернула свою жизнь стороной к тени.
Тени, накрывшей мое сознание и вошедшей отголосками из преисподние, как потерей себя и пустотой.
Пальцы разжались сами собой, отдав танцам ветра помятый листок, закружившийся передо мной и внезапно пойманный когтистой рукой.
Чернильные пряди мягко касались улыбающихся губ.
— Вы призвали меня.
Полупрозрачная пыль хлестнула по моему лицу, после чего я ощутила резкое жжение в глазах и опустила голову.
— Кто бы ты ни был, человек, но, думаю, ты знаешь, чем нужно расплатиться.
Глаза, полные слез, опустились.
— Я знаю… я готова.
Целостность своей души не смогла, не сохранила — она давно покрылась шрамами, но все еще жива.
— Что ты хочешь, смертная?
Мозг прекратил посылать импульсы нейронам, отвечающим за дыхание.
Я теряла воздух.
Голос едва мог говорить, с большим трудом выталкивая слова — мощные тиски сжимали ослабшие легкие:
— Я все скажу, обязательно скажу.
Слух затронул его ухмыление в голосе:
— Как тебе угодно.
Эти слова растворились пеплом в воздухе, но вместо них пришла мука, от которой спина сгибалась, а выходящий наружу крик подавлялся новыми слезами.
Меня жгло. Не только огнем — переменами.
Полные страха и удивления глаза разглядели на правом запястье отпечатавшийся узор.
Слезы окропляли прожигающее, как клеймо, доказательство того, что я изменила свою судьбу.
Чужой силуэт стоял поодаль, почти сливался с темнотой небес.
— Как мне тебя звать?
Тогда передо мной, поддавшись власти ветра, поднялся ствол вороньих перьев, сквозь которые в меня острым взглядом впивались его глаза. Радужки червленого цвета казались затягивающим омутом, в которых загоралось малиновое пламя.
Этот смеющийся взгляд не смог утопить мою боль — он усилил ее, и тогда смотреть на него оказалось трудно.
Я испугалась этой встречи, невольно отходя назад, но почувствовала слишком запоздало, что стала заваливаться на спину у края.
Душа хотела разбиться вместе со мной.
Демон ухватил меня за кисть руки и дёрнул на себя, прижимая к груди. Я спрятала лицо в его черной ледяной оболочке, но постепенно эта кожа рассыпалась, становилась алебастровой, ненастоящей и холодной.