Букет для хозяйки
Шрифт:
А второй - это был грузный высокий человек, с брюшком и рыхлым бабьим лицом - наверное, такой же надзиратель, как Мишкин, за приёмщи-ками по другим контрактам. Прихлёбывая из чашки горячий кофе, он дул на него и громко причмокивал.
– Давайте знакомиться, - сказал, весело улыбаясь проницательными глазами, щуря их, начальник.
– Меня зовут Иван Иванович. Это сразу трудно запомнить, но я уверен, что вы, с вашим опытом, справитесь с этой задачей.
– Мишкин и толстяк хмыкнули, оценив шутку начальника.
– С Мишкиным вы знакомы. А это, - показал Иван Иванович рукой, - Станислав Григорьевич Толстяков. Какой вы любите кофе? Покрепче или послабже?
– Андрей отве-тил, что покрепче.
– Станислав Григорьевич (он сидел ближе всех к кофевар-ке), нацади нашему гостю двойной.
– Толстяк два раза щёлкнул рычажком, и в подставленную чашку потекла струйка, пахнущая хорошо пропаренным кофе.
– Берите сахарок, печенье, вафли. У нас здесь просто.
– Андрей при-двинул к себе чашку с кофе и взял из тарелки печеньку.
– Без сахару?
– уди-вился Иван Иванович.
– Андрей опустил в свою чашку кубики жёлтого трост-никового сахара.
– Это правильно, - одобрил его смелый поступок Иван Иванович - Угощайтесь. Дают - бери, а бьют - беги. Как сказал товарищ Леонид Ильич Брежнев, питание должно быть полноценным, но экономным.
– Он помолчал, попив, прихлёбывая, кофе. Потом проговорил с некоторым подтекстом в тоне: - Да-с, Андрей Николаевич, наслышаны мы тут о ваших московских подвигах. Хотелось бы от тебя лично, друг ситный, услышать, как всё было на самом деле. Мы знаем, что журналисты, они ведь щелкопёры, могут и приврать. Как говорится, ради красного словца продадут мать и отца.
– О каких подвигах вы говорите, уважаемый Иван Иванович?
– не по-нял Андрей.
– Я вроде никаких подвигов не совершал.
– А вот полюбуйтесь-ка сами, - говорит Иван Иванович и кладёт перед Андреем Соколовым "Строительную газету".
– Я читал эту газету, - говорит Андрей.
– Здесь всё правда и всё ложь.
– Как это может быть?
– возражает Иван Иванович.
– Это всё же цен-тральная газета. За неправду, если она в статье откроется, главному редакто-ру не поздоровится. Можно и с работы голубем слететь. Объясни нам, това-рищ Смирнов, в чём ты видишь правду, а в чём ложь.
Андрей Смирнов видит, что все трое относятся к нему критически, с недоверием и предубеждением. И думает: стоит ли пред ними распинаться? Они, что бы я ни говорил, поверят скорее газете, чем мне. Такова уж сила пе-чатного слова. Но всё же решил высказаться, а то могут его новые сослужив-цы истолковать его уклонение от обсуждения интересной для них статьи как улику и нежелание признавать правильную критику.
XVIII
– А вот в чём, - начал Андрей после некоторого раздумья.
– В статье говорится, что Комитет по печати систематически не выполняет плана капи-тальных вложений. Это правда. А то, что виновато в этом Главное управление капитального строительства в целом и его начальник, то есть я, в частности - ложь. Причём, несомненно, преднамеренная. Автор статьи отлично знает, работая в "Строительной газете", что план капитальных вложений не был выполнен ни разу в целом по стране. Я имею в виду министерства и ведомства отраслей группы "Б". Может быть, в оборонно-промышленном комплексе этот план когда-нибудь и выполнялся, но мне об этом неизвестно. А среди отраслей лёгкой промышленности, сельского хозяйства, культуры и так далее, повторяю: ни разу и никем. При этом среди министерств и ведомств отрасли "культура", таких как Минкульт, Гостелерадио, Госкино, наш Комитет по печати выглядит значительно лучше всех остальных. Не смею утверждать, что в этом лично моя заслуга, но факт остаётся фактом. Так что этот выпад корреспондентки "Строительной газеты" иначе как ангажемент со стороны председателя Ненашенского, заимевшего на меня почему-то гнилой зуб, объяснить невозможно. Это первое. Теперь второе.
В статье утверждается, что я незаконно пользуюсь, точнее пользовался, легковым автотранспортом, принадлежащим подведомственному нашему главку Строительно-монтажному управлению - СМУ. Это правда. А ложь заключается в том, что автор статьи умолчала о том, что я ей рассказал во время нашей с ней приватной беседы.
Дело в том, что все председатели нашего Комитета, начиная от Стука-лова - когда я поступал на работу в Комитет по печати - и кончая Ненашен-ским, включая между ними Пастушина, требовали от меня повышения ак-тивности. Ты должен ежедневно бывать на стройках Комитета, говорили они мне, и не давать покоя строительным главкам: Главмосстрою, Главмособл-строю, Главмоспромстрою и так далее. А теперь позвольте задать вам дели-катный вопрос: как я могу успеть побывать - ежедневно!
– на всех объектах в Москве, в Подмосковье и даже в других областях, таких например, как Калининский полиграфкомбинат, имея в кармане лишь проездной билет. При этом поездка, скажем в Можайск или Чехов, или в Торжок, занимает, считай, целый день. Да по Москве ещё с добрый десяток объектов наберётся. Кроме того, требуется смотаться в Ленинград, Киев, Ташкент, Александрию, где у нас объекты, филиалы проектного института, участки СМУ. Туда, конечно, на автомобиле не поедешь, но я говорю об этом потому, что на всё на это требуется время. Я скажу вам честно, просто замотался, ничего не успеваю. А мои основные служебные обязанности, должен я вам довести, заключаются совершенно в другом. Ну это, так сказать, апропо.
Тогда я набираюсь нахальной смелости и обращаюсь к председателю, тогда им был Иван Борисович Стукалов, с просьбой выделить для нашего главка легковой автомобиль. Любой. Хотя бы тот же "Запорожец". А он мне, Стукалов-то, и говорит: такой возможности у нас в настоящее время нет. Но ты пользуйся пока старенькой "Волгой" - а это, надо сказать, не какая-то там шикарная чёрная лоснящаяся "Волга", а обшарпанный белый пикап, длинный такой драндулет - принадлежащей СМУ. Я разрешаю, пользуйся. Но разрешил он, Стукалов-то, пользоваться машиной устно. Я обрадовался. Думаю, чего сомневаться, сам председатель даёт добро. И стал пользоваться.
Но должен вам сказать, что эта злосчастная машина мне особенно не помогла. Скажем, договариваюсь я с заместителем начальника Главмос-промстроя, тогда им был Рескин, о встрече. Беру пару книг в подарок, еду. В кабинете передаю ему книжки, он, конечно, расшаркивается, дескать, боль-шое тебе спасибо, я любитель чтения художественной литературы, ты мне этой "Анжеликой" очень угодил. И мне: чем я могу быть тебе полезен?
А я ему: Наум Маркович, говорю, я только что был на здании издательства "Прогресс", что возле метро "Парк Горького", там работает десять человек рабочих. Я к прорабу, а тот мне говорит: для того, чтобы сдать объект по плану во втором квартале следующего года, мне нужно не десять человек, как теперь, а не меньше ста. Помоги, пожалуйста, Наум Маркович, выдели дополнительных рабочих. А тот мне и говорит: я бы тебе, Андрей, рад бы помочь, но ты меня пойми. Мне до первого сентября надо сдать двадцать три детских сада, пятнадцать школ, плюс четыре районных поликлиники. Мне в райкоме партии говорят: не сдашь, можешь считать, что ты у же не работаешь и с партией тоже можешь попрощаться. Сам посуди: что мне делать? Стань на моё место и скажи мне, Андрей, как бы ты поступил. Да, сказал я, наверное, детский сад важнее, чем издательство "Прогресс". Там всё же дети. Вот то-то и оно, сказал Рескин. Теперь - третье.
В газетной статье корреспондентка пишет, что начальник подчинённого мне СМУ пьяница и позволяет себе денежные поборы. Это правда. А то что, как она пишет, я его не увольняю, потому что он даёт мне машину "Волга", - ложь. Дело в том, что я не один раз пытался его уволить, но каждый раз на его защиту встаёт грудью секретарь парткома Комитета, с которым и ещё одним заместителем председателя, как мне известно из надёжных источников, начальник нашего СМУ играет в преферанс и оказывает услуги по части ремонта дач. Я сказал об этом корреспондентке, но она отмахнулась и заявила, что я распространяю ничем не подтверждённые сплетни. Ну, в общем, долго рассказывать, там, в этой газете, весь материал в таком роде.
– Да, - сказал Иван Иванович, - собеседник ты интересный. Говоришь вроде честно и открыто. Но всё же пользоваться незаконно машиной как-то нехорошо. Надо было найти какой-нибудь другой выход.
Станислав Григорьевич, выпив три чашки кофе, добавил:
– Дыма без огня не бывает. По одёжке протягивают ножки.
Мишкин ("шпендрик") тоже высказался:
– Сколько верёвочка ни вейся, а конец ей будет. Тут без вариантов.
Перед тем, как Андрею Соколову уйти, Иван Иванович пригласил его заходить без стеснений на чай-кофе и объявил, что они, члены дружного коллектива, покупают этот чай-кофе, сахар и печенье с вафлями в складчину. Из расчёта десять финских марок в месяц на каждого.
– Я внесу свою долю в следующий раз, - сказал Андрей уныло.
– Те-перь у меня нет с собой денег.
– Ничего. Нам не к спеху. Принесёшь, когда сможешь. И вот ещё что, - добавил Иван Иванович с доброй улыбкой расчётливой щедрости.
– Я поду-мал, померекал малость, мозгой пошевелил, и пришёл к такому выводу: мы тут собираемся практически каждый день, а ты будешь заходить к нам прак-тически не каждый день. Поэтому будет справедливо, если твой взнос соста-вит половину нашего. То есть пять марок вместо десяти. Идёт?
– Как скажете, Иван Иванович, - обрадовался Андрей.
– Ну, так я, по-жалуй, пойду восвояси. До свиданьица. Спасибо за чай-сахар.
– И ушёл.
Пока шёл к дому, на улицу Сепян-кату, он размышлял и прикидывал: "Я выпил у этих обормотов две чашечки кофе и съел шесть печенек и ещё две вафли. Можно сказать, что на сегодня я неплохо поужинал".
XIX
В этот день была суббота, и Андрей решил спуститься вниз, в сауну. Дождавшись отведённого для него часа, он снял с себя пропахшие потом но-сильные вещи, надел белый махровый халат. Запахнулся им, подпоясавшись таким же махровым поясом, обулся в шлёпанцы, сунул в карман связку ключей, захватил сумочку с мочалкой и мылом, захлопнул дверь в квартиру и вниз стал спускаться не в лифте, а пешком по ступеням лестницы. В лифте он мог столкнуться с кем-нибудь из жильцов, одетый в халате, из-под которого были бы видны его голые ноги, а это было бы, как он считал, не комильфо. А лестница всегда была пустынной и освещалась тусклым светом.