Букет для хозяйки
Шрифт:
После осмотра помещений троица вернулась в кухню. Хозяйка пред-ложила сесть за стол и молча, дёрнув головой и спиральными кудряшками, спросила: ну, как, всё вас устраивает? Не нужно ли что изменить? Ойва попытался снизить арендную плату, но хозяйка наотрез отвергла эту попытку. Тогда Ойва взглянул на Андрея. Тот поспешно кивнул в знак согласия.
Хозяйка достала из ящика стола заранее заготовленные бланки кон-тракта. В них были оставлены пробелы, в которых надо было заполнить от руки некоторые условия и формальные данные: юридический адрес арендатора, срок сдачи квартиры в аренду, штрафные санкции в случае всевозможных порчей и нарушений, порядок и размеры оплаты и т.п. Ойва заполнил все пробелы контракта
По завершении процедуры подписания контракта хозяйка достала из холодильника бутылку шампанского, из стеллажного шкафа для посуды - три бокала на высоких тонких ножках. Ойва откупорил бутылку (пробка хлопнула в потолок), разлил шипящее шампанское по бокалам. Отметили благополучное завершение переговоров. Ойва сделал один глоток, хозяйка едва пригубила свой бокал, Андрей же осушил свой бокал до дна. Он запомнил, что на стекле бокала, из которого якобы пила хозяйка, остались едва заметные следы губной помады модного в то время цвета сырого мяса. Все поднялись.
Перед тем, как расстаться, хозяйка вручила Андрею четыре ключа, на-низанных на разъёмное кольцо: один от квартиры, другой от подъезда, тре-тий от сауны, находящейся в подвале ("ваш день суббота с девяти до десяти вечера") и четвёртый от ворот, закрывающих въезд во двор.
– Зачем мне этот ключ?
– спросил кое-как по-немецки Андрей, с тру-дом подбирая слова.
– У меня нет машины.
– Сегодня нет, а завтра, может быть, будет, - ответила хозяйка (тоже по-немецки), как-то очень многозначительно улыбаясь.
– "Всё течёт, всё из-меняется", как сказал Гераклит из Эфеса.
XV
На завтра Ойва помог Андрею перевезти его вещи в снятую квартиру.
Оставшись в квартире один, Андрей вытащил из рюкзака свои смятые шмотки, пахнущие затхлостью, и развесил их по "плечикам" и разложил по полкам в платяном шкафу спальни. Выделил один из ящиков для валюты и опустил туда (на дно) свою первую получку. И чувствовал себя богачом. Книги, бумаги достал из чемодана и разложил их стопками на письменном столе. Запасы продовольствия из красной сумки переложил в холодильник и увидел, что там стоит початая бутылка шампанского, недопитая со вчерашнего дня. И обрадовался: будет, чем угостить хозяйку, если она вдруг надумает придти. Остатки хлеба, привезенного из Москвы, окончательно густо заплесневели, их пришлось выбросить в мусорное ведро под раковиной на кухне. В ведро был заранее вставлен пакет, с тем чтобы пакет этот, когда он заполнится разными отходами, вынести во двор через чёрный ход и выбросить, связав предварительно ручки в узел, в мусорный бак. Потом переобулся в тапки и прилёг на диване в большой комнате. Подложил расслабленно под голову на мягкой подушке-думочке сплетённые в пальцах руки. И стал задумчиво мечтать, глядя в потолок.
"Интересно, зачем она сказала, что не верит в моё одиночество здесь, в Финляндии? Уж не собирается ли она предложить себя в пару со мной? Для совместного проживания. А что? Очень даже неплохая партия. И квартира у ней есть. Очень удобная. В самом центре Хельсинки. Всё есть. И сауна внизу. И контейнеры для мусора во дворе. Я, конечно, не знаю финского языка. Но ничего, вместе с ней я быстро выучусь. И научу её русскому. Говорят, русский трудный язык. Ерунда это. Вот я же говорю и думаю по-русски. И она заговорит. Нет ничего удивительного".
– Руки у Андрея затекли, он переложил их и продолжил размышлять.
– "Она вполне себе ничего, в смысле внешности. Не первой свежести и даже не второй. Но фигура хороша, ничего не скажешь.
Мне было бы приятно её обнимать. И спать вместе. И каждый день за-ниматься любовью. Это необходимо для здоровья мужчины. Постой!
– вдруг опомнился Андрей.
– А как же коммунистическая партия! Ведь я её член. Не очень здорово как-то получается. Впрочем, чёрт с ней!
– махнул он мысленно рукой.
– Когда состаришься, тогда другое дело. А сейчас, пока молодой, любовь важней. Браки между людьми из разных стран не возбраняются. Женился же Высоцкий на Марине Влади. И даже ездил к ней в Париж. Да, но он не переселялся во Францию. А Финляндия вообще другой резон. Она почти Россия. Она даже была частью России в своё время.
– Андрей снова переложил руки и скрестил ноги по-другому.
– Найду себе работу. Я же инженер-строитель. Здесь строители, наверное, нужны. Хотя, конечно, наша подготовка совсем не та, что здесь. А как же мои дети? Это проблема из проблем. Но ничего. Они уже почти взрослые. Станут ко мне приезжать в гости. Буду им показывать Хельсинки. Говорят, что финские мужчины скучные. А женщины могут быть не такими. Эта женщина из Ювяскюля меня совсем спутала".
– Постой, - говорит мне Андрей, рассказывая о своей жизни в Финлян-дии.
– Этой встречи ещё не было. Всё перепуталось у меня в башке. И время действия, и место действия перемешались, как в калейдоскопе. Но я вернусь к своим баранам, и всё встанет на свои места.
Все эти картины были не оформившиеся складные мысли, а такие ро-мантические грёзы, не имеющие ни начала, ни конца. Тем более что Андрей, лёжа уютно на диване в гостиной, порой задрёмывал и неловко клевал сво-им большим носом, касаясь подбородком своей груди, поросшей волосами, которыми любили играть женщины, которых он любил.
"Я, кажется, старше её. Думаю, лет на шесть-семь. Ну, и что? Возраст вполне подходящий для совместного проведения остатка жизни. В хороших загранусловиях. Жизнь действительно короткая. И даже если жизнь долгая, она кажется короткой, когда кончается. Что за мысли! Чушь, чушь, чушь! Но почему она оставила в холодильнике недопитую бутылку шампанского? А ведь могла бы забрать с собой. Намёк, что она когда-нибудь заедет? Снова чушь собачья! Просто забыла и всё. А я раздухорился и возомнил. Наверное, я истосковался без женщины... Интересно, какие цветы она любит? Уверен, что розы. Это - красивые цветы. И пахнут изумительно. Наверняка розы. Я уверен. Надо будет как-нибудь организовать букетик. Она однажды зайдёт, а здесь розы. Ой, скажет она, розы, мои любимые цветы...
Надо будет завтра сходить в Советское посольство и передать письмо послу..." На этой угасающей мысли Андрей погрузился в сладкий сон. И ему сразу же приснилась (без образа) игривая фраза: "Ах, как своевольна и ка-призна эта художественная проза!" Вообще-то эта фраза снилась мне, я о ней ему рассказывал. Почему она стала сниться Андрею, непонятно. К прозе он не имел прямого отношения. Он любил стихи.
XVI
Объясняю заинтересованному читателю, о каком письме шла речь, ко-гда Андрей Соколов заснул на диване в большой комнате снятой для него фирмой "Лемминкяйнен" квартиры на улице Сепян-кату.
У Андрея был друг Володя Соловейко. Ну не то, чтобы совсем уж друг. Скорее, приятель. Я раньше говорил об этом, когда характеризовал самого Андрея по отношению ко мне самому. Не поленюсь повториться. Друг это когда с детства. А когда Андрей и Володя сошлись, они уже были вполне взрослые люди. Возраста второй свежести. Володя был очень хороший человек. И большая умница. Можно сказать, талант. Я говорю "был", потому что теперь, когда я пишу о нём, его уже нет среди нас, живых. Пока ещё живых. Он умер 72-х лет от роду в Париже, где последнее время своей разнообразной и насыщенной жизни работал полномочным представителем СССР в Юнеско.