Букет для хозяйки
Шрифт:
Андрей понял эти два слова и добавил, улыбаясь обворожительно:
– Чуть-чуть.
– Was ist das "чьють-чьють"?
– спросила хозяйка, кокетливо склонив голову и переходя на немецкий.
– Sehr wenig und sehr schlecht (очень немного и очень плохо), - сказал Андрей виновато, как нашкодивший школьник.
– Хян елея юкси? (он будет жить один?), - обратилась хозяйка к Ойве Хяркинену, изогнув красиво бровь.
– ja ein (да, один), - ответил Ойва неожиданно по-немецки.
– Nat"urlich, ein (конечно, один), - встрял Андрей, изобразив на плутоватом
– Neun Monate allein! (девять месяцев в одиночестве!), - не поверила хозяйка, вздёрнув обе подщипанные брови.
– Ich glaube nicht (я не верю). So sagt Stanislavski (так говорит Станиславский).
– Kennen Sie Stanislavski? (Вы знаете Станиславского?) - воскликнул Ан-дрей с деланным изумлением, расширяя глаза.
– Ja! Ich lebe russische Literatur. Und Teatre. Tolstoi, Anna Karenina, Tsche-chow, Wischnewi Sad, Schaika. (я люблю русскую литературу. И театр. Толстой, "Анна Каренина", Чехов, "Вишнёвый сад", "Чайка"). Kennen Sie suomi Literatur? (а вы знаете финскую литературу?) - озадачила хозяйка Андрея неожиданным каверзным вопросом.
Он был вынужден признаться, что ничего финского не читал и не ви-дел. И почему-то покраснел. От растерянности он спросил:
– Wie heisen Sie? (как Ваше имя?).
– Мартта, - ответила хозяйка и посмотрела на молодого квартиранта так внимательно и выразительно, что Андрей покраснел ещё больше, натуж-но раскашлявшись, хотя кашлять ему совсем не хотелось.
Было заметно, что хозяйка следит за своей внешностью. Крашеные под натуральную блондинку блестящие волосы её были завиты, по тогдашней финской моде, вертикальными спиральными короткими прядками, ниспа-давшими вдоль красивой головы. Андрей подумал, что такая причёска не случайна. Она имеет перекличку с кудряшками на лобке и вызывает у муж-чин откровенные греховные мысли. Брови дугой были искусно выщипаны, ресницы отогнуты вверх. Веки светло-серых глаз подведены тушью. Бездон-ные зрачки резко выделялись на фоне светлых, каких-то прозрачных раду-жек. Брючный костюм подчёркивал изящество её фигуры. Она убедилась, что произвела на мужчин нужное впечатление, и показала балетным жестом красивой руки следовать за ней для осмотра квартиры. У Андрея сложилось странное впечатление, что хозяйка не сдаёт банально квартиру, а предлагает молодому симпатичному человеку пожить здесь некоторое время вместе, чтобы поближе познакомиться. И он почувствовал, как сердце его забилось часто, как будто он не шёл, а бежал длинную дистанцию.
В ванной, на стеклянной полочке, стоял стакан для зубных щёток. В нём торчала одна щётка, она выглядела влажно и сиротливо.
– O! Ich vergesse... Ents"undigen... Das ist meine... (О! Я забыла... Извини-те... Это моя щётка).
Андрей хотел пошутить, сказать, что не надо убирать эту щётку, скоро рядом будет моя. И его щётке будет скучно, если рядом не будет щётки хо-зяйки. Но ничего не сказал, так не знал, как это надо сказать по-немецки.
В мыльнице лежало мыло, которым уже не раз пользовались, с держателя на кафельной стенке, рядом с унитазом, спускался кусок ленты от рулона мягкой туалетной бумаги. Андрей подумал, что от этого рулона отрывался не один листок и представил себе, как он исчезает в водовороте спускаемой для слива в канализацию воды. "Ах, Андрей, что тебе, право, в голову лезет разная чушь!" - говорил Андрей мысленно себе. На крючке висел белый махровый халат. На отдельной тумбочке лежала опрятная стопка белых махровых полотенец. На эмали ванны блестели капельки воды, точно незадолго до прихода съёмщиков квартиры голое тело хозяйки плескалось в тёплой воде с пеной душистых шампуней и жидкого мыла. Над ванной были натянуты верёвочные струны для сушки белья. У стены стояла старая стиральная машина, возле неё виднелась большая коробка со стиральным порошком.
После осмотра "санитарного узла" троица во главе с хозяйкой просле-довала в большую комнату, которую Андрей назвал для себя гостиной. Она имела выход на лоджию, с которой открывался вид на сквер, где катались на коньках дети. В гостиной стоял диван. Он был большой, при необходимости на нём можно было спать. Перед ним журнальный столик, на котором в художественном беспорядке лежала стопка глянцевых красивых журналов. Рядом, спинками от окна, а сиденьями к окну, стояли два глубоких мягких кожаных кресла с высокими подлокотниками. Диван, столик и кресла создавали некий уютный уголок, где можно было, удобно устроившись, беседовать (если кто-нибудь приходил) о чём угодно, что требовало уединения и курения дорогих сигар или сигарет. На стеллажной стенке стояли ряды книг; их было немного, но и не мало. На полках, отдельно от книг, стояли: цветной телевизор (он был включён, на экране показывали назойливую рекламу) и кассетный магнитофон. Рядом с телевизором лежал пульт управления, с помощью которого, сидя на диване или в кресле, можно было переключать программы. В России таких ещё было немного, для Андрея многое было в диковину, и он подумал, что с квартирой ему повезло. В нише стеллажной стенки стояла, на вмонтированном в неё столике, швейная машинка.
Всё повключав и повыключав несколько раз, таким образом, проде-монстрировав, что всё работает, как швейцарские часы (кстати, швейцарские часы висели на стене, они били каждые полчаса нечто сомнительное), хозяй-ка гордо повела гостей в спальню. Окна спальни смотрели в тесный двор, где стояли баки для мусора. В финских домах не было мусоропроводов, это считалось негигиеничным. Жильцы выносили мусор в пакетах, ручки которых были завязаны в узел, и бросали их в мусорные баки, аккуратно прикрывая их крышкой с резиновой прокладкой, так что мухам здесь не было раздолья.
В спальне стояла двуспальная кровать, втиснутая между стеной о ок-ном, прикрытом жалюзи, и большим письменным столом. Кровать была за-стелена выстиранным и выглаженным лавсановым бельём бледно-зелёного цвета. Похваляясь, какого качества постельное бельё, хозяйка провела по нему рукой. В изголовье кровати лежали две подушки, это снова навело Ан-дрея на грешные мысли. В боковой стене был вмонтирован шкаф. С дверца-ми, полками и ящиками. Хозяйка приоткрыла одну из дверец и показала на никелированную горизонтальную штангу, на которой болтались вешалки (плечики) для одежды. Она провела по "плечикам" вольной рукой, они, стукаясь друг о друга, ответили ей радостным деревянным звуком, будто сыграли на трещотке народную финскую мелодию. На письменном столе, возле кровати, стояла дубовая резная подставка, на которой висел на крючке телефон, представлявший собой единое целое: трубку и наборный диск. Подставка имела в своём "организме" зарядное устройство, к которому тянулся электрический шнур. Телефон можно было снять с крючка и унести в другую комнату, где вести разговор, сидя в кресле или лёжа на диване. Фантастика!
Возле кровати лежал мягкий прикроватный коврик, и стояли (наготове) не ношенные тапки. Ещё раз фантастика! На письменном столе стоял прибор с воткнутыми в гнёзда шариковыми ручками, а рядом лежала нераспечатанная стопка писчей бумаги. Над столом висела в рамке фотография мужчины и женщины, доверчиво склонившие свои головы друг к другу. В женщине можно было легко узнать хозяйку. А мужчина был, скорей всего, её покойный муж. Заметив нахмуренный недовольный взгляд молодого квартиранта, хозяйка сняла со стены портрет (на стене остался невыгоревший прямоугольник). И тут Андрей обратил внимание, что в квартире не было обоев, к которым привыкла русская публика. И далее везде, куда бы ни заносила в Финляндии Андрея судьба, он встречал только белёные стены. Хозяйка унесла портрет в третью комнату, которую она гостям не показывала. Комната запиралась на ключ, в ней хранились на время сдачи квартиры в наём хозяйкины вещи, ненужные квартиранту. Тем более, что квартирант мужчина.