Буковый лес
Шрифт:
– Так мы на гору идём? На гору я люблю! – Широко открытые, хлопающие глаза, округлый, наивный рот…
– Правда? – Импозантность, достоинство, покровительство.
– А чё ж не правда?! – Рот в дебильной улыбке, – Я вообще больше горы люблю, чем море. Море, можно сказать вообще не люблю. Жару, песок в трусах… фу. Потом, море у нас жутко солёное, и если не скупался под пресной водой сию же минуту на каждом волоске кожи висит такая солёная гроздь, похожая на виноград. Одежду на такое тело вообще надеть невозможно, аж гусиной кожей покрываешься от отвращения. Про голову не говорю, вспоминать противно. Все волосы склеиваются в соломенный веник
Море на самом деле ей давно осточертело и в придачу она очень, очень любила горы. Особенно заснеженные вершины с вечными ледниками и крутые склоны без всяких деревьев и кустарников. Без травы, без птиц и зверей, без туристов с их «шишлыками» и магнитофонами. Она любила немое величие скал, царапающих небо, хрустальную чистоту разряженного, безкислородного воздуха, огромные яркие звёзды, висящие так низко, что кажется можно их обнять и прижать к сердцу. Из всех существующих на земном шаре животных Линда любила только орлов и ибисов – снежных барсов.
– Так ты не любишь море?! – Вальдемару не верилось, что существуют люди, не любящие море. Судя по фотографиям в семейном альбоме его Клава только и ждала лета, чтоб поехать, как она писала на обратной стороне снимков «к морю» и настрогать себе новый фотоальбом, позируя для него в разных купальниках в нитевидными бикини.
– Не-а! Не люблю.
Линда кривит нос.
– Мда-а… я знал, что ты странная, но не знал на сколько. Но, хорошо, что ты хоть горы любишь. Ты очень капризная: одно тебе не нравится, второе ты не хочешь, третье ты не любишь. Ладно, переживём про море. Я так рад, что со мной ты, с этой Клавой никуда ходить невозможно, ну абсолютно невозможно.
– Это почему? Устаёт что ли? – Опять он про свою Клаву, – Ноги пусть качает, велосипед крутит.
– Да какой там устаёт! – он был крайне раздосадован, не вовремя всплывшими, воспоминаниями о супруге, – Клавке неинтересно видите ли. Вот она может с тобой пойти, походит немного, самую капельку и начинает канючить: «Вовчик! Ну, может хватит! Может, уже пойдём обратно?» Или как заведётся о глупостях рассказывать, невозможно не подумать ни о чём, не сосредоточиться. Всё у неё такое приземлённое, понимаешь, ерунда одна. Вот если б мы с ней в магазин с одеждой пошли, вот это ей интересно. Пока весь магазин не перемеряет, не уйдёт ни за что. Ей это так интересно, что иному Чемпионат мира по футболу не так не нравится смотреть. А меня это бесит! Ну никакой духовности в человеке, всё такое примитивное, низменное, только купить, купить, купить и пожрать.
– Ладно тебе! Твоя Клава ещё не самый худший вариант. Видишь, она работает, старается. Другая бы вообще на шею села со… – Линда чуть не сказала «со своим ребёнком», но вовремя прикусила язык, чтоб снова не ездить неарийскому происхождению Машки.
– Что она там зарабатывает?! – Вальдемара аж передёрнуло. Откуда столько злости в хорошем человеке?
– Всё равно только на свои тряпки проматывает и ещё у меня просит.
– Так ты что, не даёшь денег? Тебя просить надо? – Линда так удивилась.
«Пьедестал с новым мужем покачнулся. Нет, «пьедестал раскачивался всё сильней».
– Даю, конечно! Но нельзя же постоянно «дай да дай»! Так ведь ещё и тупая, как я не знаю что, ей долдонишь, долдонишь, всё равно ничего не понимает и всё по-своему делает.
«Ну снова завёлся! Что за привычка повторять одно и то же?!»
– Ну так ведь и я по-своему делаю и ты, и все, – беззаботненько рассмеялась Линда, – мы гулять идём?
– Ну… ты… – в голосе Вальдемара звучало столько уважения и какой-то дипломатической неприкосновенности Линды, что она даже удивилась, – сравнила себя и эту курицу! – Добавил в сердцах «супруг».
«По-хорошему сейчас надо заступиться за Клавку, сделать Вальдемару замечание, но как приятно, как безгранично приятно слышать, что „курица“ на этот раз не ты, а какая то незнакомая Клавдия, пусть даже и жена твоего партнёра по съёмкам».
– Ладно тебе, Марик! – Линда обошлась смазанным «ладно», – Ты лучше расскажи красиво, вот как ты умеешь, а что там? Ну, вижу гору, вижу лес ну и всё такое. А с чего тут загадывают желания?
Вальдемар не отреагировал. Даже бровью не повёл. Видно снова не хотел «глупостями засорять мировой эфир».
Они поднимались всё выше и выше.
Вальдемар, помнится, как то обмолвился, что это почти центр города. Вот надо же, такая гора в самом центре города и киевляне хранят её как зеницу ока. Ни построек тебе, ни заасфальтированных дорожек, ни долбанных кафетериев с ляхастыми девчонками в красных кепочках «Кока-кола», ни попсы из динамиков, ни мороженного «пломбир». Никакого следа цивилизации. Всё в первозданном девственном виде. Умеют люди хранить красоту. Тропиночки узенькие, местами прерываются и надо лезть по полному бездорожью. Если б в Салониках была такая гора, на ней давно бы сделали какой современный Торговый центр с туалетной водичкой от «Лореаль» и жаренными чесночными колбасками…
Они вышли на опушку. Город у подножья разрезала автомобильная развязка, с угарными газами и человеческими нервами. Десятки, сотни машин бежали по своим делам, не ведая что сейчас происходит совсем рядом, в двух шагах от трассы и автобусных остановок.
Автомобили, как и собаки похожи на своих хозяев. Большой, толстый, «бульдог» с тонированными стёклами срывается с рычанием, как укушенный на собачьих боях и, почти расталкивая соседей боками, рвёт вперёд, а вот худой, бледный, весь в шпаклёвке чахоточный «пуделишко», шатаясь и подрагивая всем тельцем, продолжает свой путь. Люди отсюда напоминают серых, неразумных таракашек, все в тёмном. с однообразными походками. А здесь наверху светит солнце и лучше видно торжественное шествие Днепра к водам Чёрного моря.
– Слышь, Вальдемар, – Линда не любила эти его патентованные «затишья», когда не знаешь что говорить и как именно говорить, чтоб не «засорить эфир». Стихи в прозе о красотах родной Украины – беспроигрышная карта. Так будет спокойней.
– Слышь, что говорю? Нас в школе по литературе заставляли учить наизусть прозу Николай Василича, отрывки прямо. Видишь, как пригодилось! Смотри:
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнёт, ни прогремит. Глядишь и не знаешь, идёт или нет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меря в ширину, без конца в длину реет и вьётся по зелёному миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибрежным лесам ярко отсветится в водах!» Ну как я?