Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
– Атаман, ворота отбили! Пора отходить!
– Отходим! По-вод вле-во!
Кумшацкий командует всем нашим казакам, и моим, и своим. Новый разворот коней. На секунду казаки отрываются от противника и нестройной гурьбой влетают в городок. Налетчики мчатся следом, но их встречают выстрелами из полутора десятков огнестрелов. Наземь валится сразу несколько налетчиков, и их нестойкие товарищи, не выдержав стрельбы, откатываются в поле.
Тем временем, наступает серый и промозглый осенний день. По небу, по-прежнему летят темные тучи, но дождя все еще нет. Пока передышка, на месте ворот появляется бревенчатая баррикада. Закубанцы в поле, не атакуют и не наступают. И, в общем-то, их не так уж и много,
Наблюдая за ногайцами, я взобрался на палисад, и вскоре ко мне присоединились еще двое, Кумшацкий и атаман Нижнего Чира Алексей Чернов. В молчании, мы простояли минут пять, и я спросил командарма:
– Дядька Максим, как думаешь, откуда здесь ногайцы?
– Считаешь, что они за моей головой охотятся?
Кумшацкий сразу сообразил, к чему я веду.
– Да.
– Объяснись.
– Сам знаешь, они подданные Турции, а с Ахмедом у нас мир, и с Кубани, от казаков, никаких тревожных вестей не приходило. Значит, налет спонтанный. Но ногайцы, которых мы видим, воины справные, одеты, более-менее, одинаково, и кони у них одной масти. Вот и получается, что это нукеры кого-то из ханов.
Командарм вновь посмотрел в поле, в задумчивости, ладонью огладил свою шикарную черную с проседью бороду, пожевал губами и согласился со мной:
– Действительно, так и есть.
– Пленных не взяли?
– Куда там. Пока бились, не до того было, а тех, что на воротах закрепились и створки сломали, всех перебили.
– Жаль, а то бы узнали, кто у них за главного.
– Это я и так знаю, - Кумшацкий кивнул на один из бунчуков, который колыхался над крутящейся в поле конной массой.
– Хан этих нукеров Чар-Аслан. Служит туркам, но с бакинскими купцами дела ведет. Давно к персам склоняется, и слух ходил, что у него в Дербенте дом есть.
– Тогда понятно, кто их на тебя натравил.
– Понятно, - на мгновение, командарм сощурил глаза, всмотрелся вдаль, и добавил: - А вот и подкрепление, которое ногайцы ждут.
Посмотрев туда же, куда и Кумшацкий, мы с Черновым увидели темную волну, которая катилась по степи, а спустя еще несколько минут, осознали, что скоро нам придется очень туго, так как степняков было как минимум тысячи три. Вот это попали! Городок укреплен слабенько, пушек нет, и мазаные глиняные хатки за нашей спиной, после того как мы палисад оставим, а нам его не удержать, препятствием для ногайцев не станут.
– Знаете что, атаманы, - Кумшацкий в задумчивости посмотрел на нас.
– Раз закубанцы за мной пришли, то я, наверное, на переговоры к ним выйду. Если выяснится, что дело во мне, то отдамся в их руки.
– Чушь!
– Чернов обеими руками схватил командарма за плечи.
– Они разозлены, и в любом случае на городок кинутся.
– Может быть и так, но шанс, что они не останутся, тоже имеется.
– Нет!
– Я решил поддержать нижнечирского атамана.
– Это урон всей казацкой чести. Нам нельзя свою слабость показать. Будем биться!
– Коль так, - командарм расправил свои широкие плечи и плотнее надвинул на голову папаху, - принимаю командование на себя. Чернов, всех женщин и
Мы спустились со стены, и вскоре вместе со своими ватажниками я укреплял хлипкую баррикаду на въезде в городок. За пятнадцать минут, ровно столько времени имелось до начала штурма, сделать успели не так уж и много, но с наскока нас было не взять.
– Идут!
Со смотровой городской вышки донесся крик наблюдателя, нижнечирского казака, и мы, приготовив ружья, пистоли и пару случайно взятых в дорогу запасливым Семеном Кольцо ручных бомб, приготовились к бою.
От баррикады видно было немного, но и то, что попадало в поле зрения, впечатляло. Тысячи конных ногайцев волной растеклись вокруг городка, на миг замерли, и по команде находящегося в центре всадника на белом арабском скакуне, устремились к Нижнему Чиру. Крики закубанцев наполнили воздух, и у многих из казаков задрожали поджилки, ибо ясно, что смерть близка, а шансов на спасение очень немного.
– Приготовились!
Отвлекая людей от вида подступающей конницы, я заставил их сосредоточиться только на одной цели. Задымили фитили пары древних пищалей, а Кольцо с Воейковым взяли в руки бомбы. Дрожит земля под тысячами копыт, и сама наша баррикада из бревен и досок заметно подрагивает, но думать об опасности некогда, и, оглянувшись влево и вправо, я вижу, как занимают свои места казаки Кумшацкого и Чернова.
"Эх, будет дело", - думаю я, и новенький карабин с кремневым замком, сделанный бывшими тульскими мастерами в Богатом Ключе, упирается в плечо. Степняки все ближе и ближе, уже видны лица смуглокожих раскосых людей с луками и саблями в руках, и когда до них остается метров шестьдесят, я кричу:
– Огонь!
После этого, нажимаю на курок. Приклад ударяет в плечо, и сильная отдача сотрясает тело. Вокруг меня ватажники, они тоже палят, и из-за густых сизых клубов дыма совершенно не видно, попал ли кто-то из нас во врага. Но не видно, не отменяет того, что улавливает слух, и ржание умирающих лошадей, в смеси с дикими выкриками на татарском, слышатся очень четко и ясно.
– Перезаряжаем!
Имеется надежда на то, что удастся сделать еще один залп, так как нас поддерживают с палисада и враг в некотором замешательстве. Руки сноровисто делают привычную работу, прочищают от гари и тлеющих искр ствол, присыпают порох из натруски, вставляют патрон и забивают пыж. Заканчиваю первым, ждать общего залпа не стоит и, положив ружье на крупное бревно, в немного очистившемся от порохового дыма пространстве, я высматриваю следующую жертву. Она находится быстро, пожилой всадник, который прямо с седла, одну за другой, быстро и сноровисто посылает стрелы в сторону баррикады.
– Бах-х!
Второй выстрел, опять крепкая отдача, и лучник валится наземь. Больше выстрелить из ружья не довелось, ногайцы спешились и, под прикрытием других стрелков, пошли вперед. Положение тяжелое, но на время мы сдержали их выстрелами из пистолей, и прежде чем до сабель с кинжалами дошло, свое дело сделали рванувшие в гуще кочевников бомбы, убившие и поранившие, не меньше двух десятка врагов.
– Держаться!
Откуда-то доносится голос Кумшацкого и, схватив в руку верную шашку, я вскакиваю на баррикаду, где уже появились спешенные кочевники. Ширх-х! И клинок чертит косую линию на лице одного. Отбиваю удар кривой сабли, и достаю кисть другого противника. Снова начинаю проваливаться в кровавый омут рукопашного боя, впадаю в состояние какого-то яростного исступления и дурной радости. Все делается простым и понятным, в теле необычайная легкость, а шашка, как тростинка, вжик-вжик, летает туда и сюда, и успевает везде.