Булгаков и Маргарита, или История несчастной любви Мастера
Шрифт:
«Встретили Михалковых и с ними и с Эль-Регистаном пили кофе. Эль-Регистан рассказывал интересные случаи из своих журналистских впечатлений, а Михалков говорил, как всегда, очень смешные и остроумные вещи. Миша смеялся… до слез».
Можно только порадоваться за семью Булгаковых. Конечно, и за Михалковых тоже. Вот одному вроде бы не везет, другой обласкан властью, всем доволен. Однако жизнь идет своим, заданным кем-то чередом, и за стаканом доброго вина или за чашкой кофе уже не беспокоит мысль, почему таланту на пути к признанию предстоит преодолевать преграды, а людям в общем-то посредственным все достается «просто так».
Кстати, Булгакову на соседство
Сдается мне, что в Нащокинском переулке Сергей Владимирович Михалков поселился неспроста — не только потому, что имел членский билет Союза писателей СССР. Неподалеку от писательского кооператива, в доме № 10, жил известный терапевт, дядя его жены, Максим Петрович Кончаловский. Впрочем, не исключено, что это простое совпадение. Чего только в жизни не бывает!
Максим Петрович Кончаловский
Но почитаем, что пишет Максим Петрович о своих родителях, Петре Петровиче и Виктории Тимофеевне, небогатых харьковских помещиках:
«Еще когда молодые супруги жили в Петербурге, они приютили у себя бежавшую туда из Петрозаводска молодую девушку, Акилину Максимовну Купаневу. Она была дочерью заводского рабочего, из большой и бедной семьи. Она ушла из семьи с одной стороны от бедности, а с другой стороны из желания учиться и жить самостоятельно. Кончаловские ее приютили, помогли ей на первых порах, и с ними же она уехала в деревню… Акилина Максимовна стала скоро близким и дорогим членом семьи. В деревне у Виктории Тимофеевны родилась вторая дочь Елена (в 1872 году), а в 1873 году у Акилины Максимовны родилась дочь Виктория, в 1876 году в феврале у Виктории Тимофеевны родился сын Петр (теперь известный художник), а 1-го октября 1875 года у Акилины Максимовны родился я. Последний сын — Дмитрий родился у Виктории Тимофеевны в 1878 году. Вот какой сложный переплет получился в семье. Удивительно, что семья не чувствовала от этого особого травматизма, и дети сохраняли нежную любовь к обеим матерям. Одну они называли „мама родная“, а другую „мама милинина“, происшедшую от „моя милая“».
А так Максим Петрович пишет об отце:
«По своему идеализму, по своему стремлению к прогрессу и справедливости он был типичным представителем революционной интеллигенции шестидесятых годов („шестидесятники“), но в то же время он был совершенно индивидуален, не принадлежа ни к какой партии, ни к какой группировке. Он не был ни народовольцем, ни народником, ни социалистом-революционером. Но всю жизнь он был в оппозиции и против правительства и против религии, против мракобесия и невежества. Любовь к природе, любовь к людям, к их культуре отражались в нежной любви и к семье, и к детям».
И вот оказывается, что «идеалист», «типичный представитель», выступавший «против мракобесия и невежества», фактически оказался… двоеженцем. Как это может быть? Неужто среди революционной интеллигенции это было типичное явление. О времена! О нравы! Счел бы за неуместную шутку, но против фактов не попрешь. И вместе с тем никаких выводов из этого «переплета» я не делаю — легко осуждать людей, глядя на них со
Еще один фрагмент из воспоминаний Максима Кончаловского — речь о той поре, когда он становится видным терапевтом:
«Под влиянием интриг того же Плетнева разыгралась неожиданная для нашего круга история. Кафедра факультетской клиники при Временном Правительстве была отдана, согласно рекомендации, Плетневу, и он ее занимал с 1917 до 1926 года. По непонятным причинам он перешел на Госпитальную клинику, которую занимал Д.А. Бурмин. Таким образом, Д.Д. Плетнев пошел на живое место, а Бурмин для него посторонился и перешел на параллельную кафедру в Ново-Екатерининскую больницу. Как это могло произойти, трудно оказать».
О профессоре Плетневе и приват-доценте Бурмине, соседе княгини Киры Алексеевны по дому в Обуховом переулке, я уже писал в первой главе. Через двадцать лет после описанных Максимом Петровичем событий «интригана» Плетнева, лечившего когда-то Ленина и Крупскую, начали травить в газетах, а вслед за тем осудили за вредительство, которого на самом деле не было. Бурмин же, якобы пострадавший от интриг Плетнева, а потом свидетельствовавший против него на процессе 1938 года, получил орден Трудового Красного Знамени. Кстати, вместе с ним в 1940 году ордена получили Максим Кончаловский и член ВКП(б) невропатолог Евгений Сепп. Остается развести руками и вслед за Кончаловским повторить: как это могло произойти, трудно сказать. Впрочем, врачебную репутацию Максима Петровича я под сомнение не ставлю.
У Сергея Владимировича Михалкова было два брата — Александр и Михаил. Один по неизвестной мне причине остался как бы на задворках семьи — о нем старались не упоминать, — другой, когда позволили обстоятельства, стал неожиданно героем. Привожу фрагмент из интервью Михаила Владимировича Михалкова, в котором речь идет о его службе в танковой дивизии СС «Мертвая голова»:
«Налегал на политико-воспитательную работу. Даже сочинил песню-гимн танкистов с припевом: „Где Гитлер, там победа!“ Она понравилась командованию, ее подхватили другие подразделения…»
Ну, гимн так гимн. Создание стихов и гимнов — это занятие вполне привычное для Михалковых. Однако удивляет странная и весьма противоречивая история о том, как недавний новобранец войск НКВД, напялив форму офицера СС, бродит по немецким тылам, налаживает связи с партизанским подпольем, сидит за одним столом с Отто Скорцени…
«Присвоил себе документы убитого офицера… На базаре познакомился с русскими, которые оказались советскими разведчиками…»
Ну, на базаре так на базаре. Честно скажу, очень хотелось бы поверить, без дураков. Но кое-что смущает — дело даже не в явной нелепости описанных событий. Читаю другой отрывок из интервью:
«До революции наш отец был известным адвокатом и коннозаводчиком. Его даже Ленин вызывал однажды в Смольный, когда решил расстрелять большую группу бывших царских генералов и сановников. Вождю понравилось, что представитель дворянского сословия Михалков после революции не покинул Россию. Папа сказал Ленину, что уничтожать военных и прочих специалистов — преступление перед Отечеством. Ленин прислушался к мнению отца…»
Никак не могу поверить, чтобы Владимир Александрович, весьма достойный человек, мог произнести такую фразу: «Уничтожать военных и прочих специалистов — преступление». Что ж это получается? Выходит, неспециалистов можно убивать? Сдается мне, что такой «ляп» в своем рассказе мог допустить только человек, который придерживается вполне определенных взглядов.