Булгаков и Маргарита, или История несчастной любви Мастера
Шрифт:
Что до его сестры, то для нее судебные перипетии стали источником невиданного вдохновения — на свет явился роман «Векселя антрепренерши», название которого должно было пробудить в столичной публике желание еще раз насладиться деталями недавнего скандала, тем более что подробности судебных заседаний пресса словно бы по чьему-то указанию замалчивала. Однако взбудоражил читателей не этот, а другой ее роман. Что уж говорить, если кое-кто не может успокоиться до сих пор, упрекая писательницу во всех смертных грехах, начиная от морфинизма и кончая графоманией.
Понятно, что единственной причиной такого отношения общественности стали антисемитские взгляды Елизаветы Александровны, которые она активно пропагандировала со страниц газет.
«Принц Арнульф без сапога на левой ноге и с обнаженной левой стороной груди введен был „поручителем“ — один из высших сановников финансового ведомства… Он ответил на традиционные вопросы традиционными же словами, до смысла которых не доискиваются, повторяя машинально заученные наизусть фразы. Затем с „ищущим света“ проделали обязательные испытания. № 1: заряженный пистолет, из которого „ищущий света“ должен был застрелиться по приказанию старшего „мастера“, причем пуля пропадала в рукоятке, при поднятии курка. Затем следовал № 2: кубок, наполненный кровью „изменника“, убитого на глазах посвящаемого. Кубок этот подносили увидавшему „малый свет“ с приказанием: выпить „кровь предателя“ за „погибель всех изменников великому делу“…»
Вот этот-то кубок с кровью и предшествовавшее ему убийство позволили одному «непопулярному» исследователю утверждать, будто Михаил Булгаков позаимствовал у Шабельской чуть ли не самую впечатляющую сцену своего романа. Напомню фрагмент из «Мастера и Маргариты», посвященный балу Сатаны:
«Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.
— Я пью ваше здоровье, господа, — негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами.
Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:
— Пей!»
Однако дело доходит до смешного, хотя какой же смех, когда хлещет кровь ручьем. Но вот читаем другой отрывок из той самой сцены:
«К Маргарите приближалась, ковыляя, в странном деревянном сапоге на левой ноге, дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная и почему-то с широкой зеленой повязкой на шее».
Там, у Шабельской, — левая нога без сапога. А здесь, заметьте, — тоже левая нога, но уже в сапоге, да еще и в деревянном. Вот ведь какие бывают совпадения!
Но можно ли поверить, чтобы писатель списал у графомана?
Конечно, тут нет речи о заимствовании, поскольку все определяет результат. Вот если бы удалось Шабельской создать столь же значительное художественное произведение, каким позже стал «закатный» роман, тогда и можно было бы обсуждать, кто у кого списал. А так разве что есть повод для не слишком вразумительных суждений.
Коль скоро все опять закрутилось вокруг имени Булгакова, стоит мимоходом вспомнить и еще об одной Шабельской, урожденной Кронеберг. Вдова богатого харьковского помещика, коллекционер русской старины жила в начале прошлого века на углу Ермолаевского переулка и Малой Бронной. Можно только пожалеть, что не дожила Наталья Леонидовна до того отчасти злополучного, отчасти знаменательного дня, когда зарезало трамваем председателя МАССОЛИТа Михаила Берлиоза. Надо полагать, что из окна ее дома вся сцена гибели была видна как на ладони. И нет сомнения, что мы могли бы получить надежного свидетеля трагических событий, а вместе с тем еще раз убедиться, что, несомненно, ходил по Малой Бронной улице трамвай.
Должен
По счастью, информация оказалась не то чтобы совсем недостоверной, но и нельзя сказать, чтобы исключительно правдивой. После присоединения Прибалтийских стран к СССР Александр Нюрнберг (так правильнее писать его фамилию) и в самом деле переехал на жительство в Германию. Однако перед этим он жил в Эстонии и работал архитектором. С его участием были построены публичные бани в Пярну в 1927 году, спортивный дворец в Таллине в 1933 году. А через несколько лет Александр Нюрнберг удостоился чести быть главным архитектором общего павильона Прибалтийских стран на Всемирной выставке 1937 года в Париже. Ему же приписывают и проектирование здания театра «Синяя птица» в столице дружественной Германии. Вот и нашелся повод что-нибудь хорошее о Берлине написать, тем более что и Булгакову театр был ближе, чем политические дрязги.
Кабаре «Синее птица» открыло свои двери в конце 1921 года. Сначала оно располагалось в помещении бывшего кинотеатра на Гольцштрассе, в живописном районе близ Тегельского озера. Стремясь завоевать симпатии местной публики, дирекция включала в программу несколько номеров на немецком языке. Однако основу репертуара составляло то, что было характерно именно для русского кабаре, — красочный хор, веселые, зажигательные пляски… Все это можно было видеть когда-то на сцене варьете «Альказар», располагавшегося на углу Большой Садовой и площади Старых Триумфальных Ворот в доме купца Алексея Гладышева.
Директором кабаре был Яков Южный, известный в Одессе юморист, успешно соперничавший в этом жанре с Виктором Хенкиным, непревзойденным исполнителем реприз и анекдотов. После женитьбы на актрисе Театра Корша Валентине Аренцвари Южный перебрался в Москву, где стал выступать в жанре свободного конферанса на стене легендарного кабаре «Летучая мышь», а позже основал собственный Театр миниатюр. Но это было в прошлой жизни…
Кстати, и брат Михаила Булгакова, Иван, не избежал увлечения искусством варьете, в 20-х годах работая в парижском оркестре балалаечников.
Кабаре «Синяя птица», после успешных выступлений в Германии и за рубежом преобразованное в театр, оставалось «островком уюта и задушевности» вплоть до 1937 года. В немалой степени своим успехом оно было обязано примеру московского театра-кабаре «Летучая мышь», основанного еще в 1908 году, а в 20-х годах дарившего радость русским эмигрантам, жителям Парижа.
Явление «Летучей мыши» народу, а если говорить точнее, то исключительно элитной публике, состоялось благодаря участию в этом деле богатого купца Николая Лазаревича Тарасова, который не только финансировал проект, но и вложил в его создание свой опыт и фантазию, хотя формально не являлся ни главным режиссером, ни художественным руководителем театра. Очень своеобразный был человек, своими привычками и интересами он мало соответствовал образу трудяги-миллионера, все помыслы которого посвящены развитию родной российской индустрии. Весьма благожелательную характеристику дал ему Владимир Немирович-Данченко: