Булгаков
Шрифт:
Тема веселенькая! Заметно, впрочем, влияние Уэллса («Пища богов»). Конец Булгаков решил переработать в более оптимистическом духе. Наступил мороз, и гады вымерли…».
Сам Булгаков в дневниковой записи в ночь на 28 декабря 1924 г. охарактеризовал свои впечатления» от чтения Р. я. на «Никитинских субботниках» следующим образом: «Когда шел туда — ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда — сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда не выпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30 и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература.
Боюсь, что как бы не саданули меня за все эти подвиги «в места не столь отдаленные»… Эти «Никитинские субботники» — затхлая, советская рабская рвань, с густой примесью евреев». Вряд ли отзывы посетителей «Никитинских субботников», которых Булгаков ставил столь низко, могли заставить писателя изменить финал Р. я. В том, что первый, «пессимистический» конец повести существовал, сомневаться не приходится. Бывший сосед Булгакова по Нехорошей
Интересно, что реально существовавший «пессимистический» финал почти буквально совпал с тем, который был предложен писателем Максимом Горьким (Алексеем Максимовичем Пешковым) (1865–1936) уже после опубликования повести, вышедшей в свет в феврале 1925 г. 8 мая того же года он писал литератору Михаилу Леонидовичу Слонимскому (1897–1972): «Булгаков очень понравился мне, очень, но он не сделал конец рассказа. Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте, какая это чудовищно интересная картина!» Очевидно, Горькому осталась неизвестна заметка в «Днях» 6 января 1925 г. и он не знал, что предлагавшийся им конец существовал в первой редакции Р. я. Булгаков так и не узнал этого горьковского отзыва, равно как и Горький не подозревал, что в дневнике Булгакова в записи 6 ноября 1923 г. автор Р. я. отозвался о нем очень высоко как о писателе и очень низко — как о человеке: «Я читаю мастерскую книгу Горького «Мои университеты«…Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный, сильный писатель и какие страшные и важные вещи говорит он о писателе».
Очевидно, автор «Моих университетов» (1922) из своего западноевропейского «прекрасного далека» не представлял себе абсолютную нецензурность варианта финала с оккупацией Москвы полчищами гигантских пресмыкающихся. Булгаков же, скорее всего, это осознал и, то ли под давлением цензуры, то ли заранее предвидя ее возражения, переделал окончание Р. я.
Несомненно, что, на счастье писателя, цензура видела в походе гадов на Москву в Р. я. только пародию на интервенцию 14 государств против Советской России в годы гражданской войны (гады-то иностранные, раз вылупились из заграничных яиц). Поэтому взятие полчищами пресмыкающихся столицы мирового пролетариата воспринималось цензорами лишь как опасный намек на возможное поражение СССР в будущей войне с империалистами и разрушение Москвы в этой войне. По этой же причине не была выпущена позднее, в 1931 г., пьеса «Адам и Ева», когда один из руководителей советской авиации Я. И. Алкснис (1897–1938) заявил, что пьесу ставить нельзя, поскольку по ходу действия гибнет Ленинград. В таком же контексте в Р. я. мог восприниматься курий мор, против которого сопредельные государства устанавливают кордоны. Под ним подразумевались революционные идеи СССР, против которых Антанта провозгласила политику санитарного кордона. Однако на самом деле «дерзость» Булгакова в Р. я., за которую он опасался попасть в «места не столь отдаленные», заключалась в другом, и система образов в повести в первую очередь пародировала несколько иные факты и идеи.
Главный герой Р. я. — профессор Владимир Ипатьевич Персиков, изобретатель красного «луча жизни». Именно с помощью этого луча выводятся на свет чудовищные пресмыкающиеся, создающие угрозу гибели страны. Красный луч — это символ социалистической революции в России, совершенной под лозунгом построения лучшего будущего, но принесшей террор и диктатуру. Гибель Персикова во время стихийного бунта толпы, возбужденной угрозой нашествия на Москву непобедимых гигантских гадов, олицетворяет ту опасность, которую таил начатый В. И. Лениным и большевиками эксперимент по распространению «красного луча» на первых порах в России, а потом и во всем мире.
Владимир Ипатьевич Персиков родился 16 апреля 1870 г., ибо в день начала действия Р. я. в воображаемом будущем 1928 г. 16 апреля ему исполняется 58 лет. Таким образом, главный герой — ровесник Ленина. 16 апреля — тоже дата неслучайная. В этот день (по н. ст.) в 1917 г. вождь большевиков вернулся в Петроград из эмиграции. Показательно, что ровно одиннадцать лет спустя профессор Персиков открыл чудесный красный луч. Для России таким лучом стал в 1917 г. приезд Ленина, на следующий день обнародовавшего знаменитые Апрельские тезисы с призывом к перерастанию «буржуазно-демократической» революции в социалистическую. Портрет Персикова тоже весьма напоминает портрет Ленина: «Голова замечательная, толкачом, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам… Персиковское лицо вечно носило на себе несколько капризный отпечаток. На красном носу старомодные маленькие очки в серебряной оправе,
Cкрытый намек на Февральскую и Октябрьскую революцию содержится и в том эпизоде Р. я., где профессор Персиков «в 25-м, весной, прославился тем, что на экзаменах срезал 76 человек студентов, и всех на голых гадах: «Как, вы не знаете, чем отличаются голые гады от пресмыкающихся? — спрашивал Персиков… Стыдитесь. Вы, вероятно, марксист?» — «Марксист, — угасая, отвечал зарезанный». — «Так вот, пожалуйста, осенью». Здесь содержится явный намек на то, что проигравшие в мартовские «дни свободы», большевики оказались у власти осенью». А сходство «голых гадов» и «пресмыкающихся» видится писателю в том, что поддержавшие Октябрьский переворот беднейшие слои крестьянства и рабочего класса, да и интеллигенции («голытьба»), в дальнейшем с легкостью стали пресмыкаться перед новой властью.
В ленинском контексте образа Персикова находит свое объяснение заграничное, а конкретно немецкое, — судя по надписям на ящиках, происхождение яиц гадов, которые потом под действием красного луча чуть не захватили (а в первой редакции Р. я. даже захватили) Москву. Известно, что Ленин и его товарищи после Февральской революции были переправлены из Швейцарии в Россию через Германию в запломбированном вагоне (недаром подчеркивается, что прибывшие к Рокку яйца, которые он принимает за куриные, кругом оклеены ярлыками). Любопытно, что уподобление большевиков гигантским гадам, идущим походом на Москву, было сделано еще в письме безымянной проницательной булгаковской читательницы в письме 9 марта 1936 г.: «Уважаемый Булгаков! Печальный конец Вашего Мольера Вы предсказали сами: в числе прочих гадов, несомненно, из рокового яйца вылупилась и несвободная печать».
Среди прототипов Персикова был также известный биолог и патологоанатом Алексей Иванович Абрикосов (1875–1955), чья фамилия спародирована в фамилии главного героя Р. я. И спародирована она неслучайно, ибо как раз Абрикосов анатомировал труп Ленина и извлек его мозг. В Р. я. этот мозг как бы передан извлекшему его ученому, в отличие от большевиков, человеку мягкому, а не жестокому, и увлеченному до самозабвения зоологией, а не социалистической революцией.
Не исключено, что к идее луча жизни в Р. я. Булгакова подтолкнуло знакомство с открытием в 1921 г. биологом Александром Гавриловичем Гурвичем (1874–1954) митогенетического излучения, под влиянием которого происходит митоз (деление клетки). Фактически митогенетическое излучение — это то же самое, что теперь называют модным термином «биополе». В 1922 или 1923 гг. А. Г. Гурвич переехал из Симферополя в Москву, и Булгаков мог даже встречаться с ним.
Изображенный в Р. я. куриный мор — это, в частности, пародия на трагический голод 1921 г. в Поволжье. Персиков — товарищ председателя Доброкура — организации, призванной помочь ликвидировать последствия гибели куриного поголовья в СССР. Своим прототипом Доброкур явно имел Комитет помощи голодающим, созданный в июле 1921 г. группой общественных деятелей и ученых, оппозиционных большевикам. Во главе Комитета стали бывшие министры Временного правительства С. Н. Прокопович (1871–1955), Н. М. Кишкин (1864–1930) и видная деятельница партии меньшевиков Е. Д. Кускова (1869–1958). Советское правительство использовало имена участников этой организации для получения иностранной помощи, которая, правда, часто употреблялась совсем не для помощи голодающим, а для нужд партийной верхушки и мировой революции. Уже в конце августа 1921 г. Комитет был упразднен, а его руководители и многие рядовые участники — арестованы. Показательно что в Р. я. Персиков гибнет тоже в августе. Его гибель символизирует, среди прочего, и крах попыток непартийной интеллигенции наладить цивилизованное сотрудничество с тоталитарной властью. Стоящий вне политики интеллигент — это одна из ипостасей Персикова, тем более оттеняющая другую — пародийность этого образа по отношению к Ленину. В качестве такого интеллигента прототипами Персикова могли послужить знакомые и родственники Булгакова. В своих воспоминаниях вторая жена писателя Л. Е. Белозерская высказала мнение, что «описывая наружность и некоторые повадки профессора Персикова, М. А. отталкивался от образа живого человека, родственника моего, Евгения Никитича Тарновского», профессора статистики, у которого им одно время пришлось жить. Не исключено, что в фигуре главного героя Р. я. отразились и какие-то черты дяди Булгакова со стороны матери врача-хирурга Николая Михайловича Покровского (1868–1941), бесспорного прототипа профессора Преображенского в «Собачьем сердце».