Бульвар Постышева
Шрифт:
Начались
Начались вынужденные посещения тюрьмы. Передачи — гнусное дело. С ночи приходится занимать очередь, чтобы успеть передать. Маленькое помещение, полное народу, какие-то заполнения каких-то бумаг, толкотня, вонь, слезы, перегар. Примут — не примут посылку? Что можно? Что не положено? Сколько килограммов? И всякая подобная хренотеть для непосвященных. Нервы, потеря времени, холод, грязь и опять перегар.
На первом свидании мать ревела в телефонную трубку, глядя на меня через стекло.
— Ну, как ты, сыночка? — всё спрашивала она.
— Нормально, мам. Не переживай. Ты как?
— Да у меня все нормально. Тетя Галя как?
Тетя Галя — это её сестра, у которой я жил.
— Тетя Галя нормально. Привет тебе передает.
— Как Анюта?
— Нормально. Я её в школу на первый звонок сам водил.
— А Большой чего? Не пошел, что ли?
— Он работал. Да и на фиг он нужен — я её сам увел. Всё нормально, мам.
Мать ещё больше ревела.
— Ой, деточки, оставила я вас без матери. Как же вы будете?
— Да не плачь ты — всё нормально будет. Ты давай, главное, сама выбирайся. Мож чем помочь, куда сходить надо?
— Я потом тебе всё напишу…
Ну, и так далее….
Потом, действительно, пришел человек, весточку, как говорил Шарапов, притаранил. В письме было много чего и главное подпись: «Я мама». Если другая была бы — значит подстава.
Десять месяцев её мурыжили в тюрьме. Те, за кого она попала, подкидывали мне денег на житиё-бытиё, на передачи, на карманные расходы. Однажды пришлось посетить тюрьму ночью. Приехал, постучал в ворота, открылась кормушка, я сунул туда две бутылки водки, ворота открылись, и я прошел в тюрьму. Меня провели в одиночную камеру и сказали: «Жди». Я долго ждал в прокуренной, кислой одиночке с пакетами дачки, но потом привели мать, и мы с ней обнялись. Она опять залилась слезами. Что да как? — Всё нормально. Потом она успокоилась, и я получил необходимые инструкции. Под утро меня вывели из ворот, и началась уже совсем другая жизнь.
СА
Ткач, как ни крутился, загремел-таки в Армию. Сначала он «попал» (благодаря, конечно, родителям) в Ширяево, на какую-то секретную точку недалеко от города. Если учесть, что Ткач был водителем, то не мудрено, что он часто бывал дома, заваливая балкон тушами баранов, ящиками тушенки, мешками с гречкой и Т.П.
Через полгода точку расформировали, всех погнали в Монголию, потому что китайцы с вьетнамцами чего-то там не поделили. Пришлось родителям подсуетиться и перебросить Ткача в военную прокуратуру в Иркутск возле телецентра. Это уже почти дома, но дорогое удовольствие. А что делать? Работая водителем в прокуратуре гарнизона, Ткач больше времени валялся дома на диване с книжкой, чем пыжился на службе. И это было хорошо, как всем казалось.
Наши отношения с Ольгой перерастали в нечто большее, чем просто дружба. Мне уже много чего было позволено, но, к сожалению, пока ещё не самое главное. Хотя на словах мы уже готовы были ко всему, но на деле — её что-то удерживало. Наверное, то, что Женька мог в любую секунду появиться дома. А его-то лечить не надо — сразу вычислит.
С друзьями мы виделись, как обычно, на тренировках, да и не только, хотя времени было несколько меньше, потому что мне приходилось уезжать в сторону центрального рынка, где жила тетя Галя до одиннадцати часов вечера, чтобы та не беспокоилась. Хотя, когда надо, я ей звонил и придумывал что-нибудь, чтобы не приходить ночевать. Она вздыхала, но не могла ничего сказать против — я же всё равно сделаю по-своему.
— Всё нормально, — успокаивал я её.
«Да, ничего нормального нету, — думала тетя Галя, и ещё просебя, наверняка, добавляла, — эх, Томка, Томка!»
Судя по рассказам, какой-то бухой начальник из военной прокуратуры с халявами на «Ткачином» Уазике ночью врезался на Байкальской в столб. Разогнав баб, догадавшись забрать автомат, он свалил и позвонил Ткачу. Женька взял всё на себя, якобы он был в самоволке. Начальник усидел на месте, а Ткача отправили в Чистые Ключи под Шелехов дослуживать оставшийся год. Много седых волос этот случай прибавил родителям. Но Ткача был правильным пацаном, это все знали, а тащить котловскую в Чистых Ключах — семечки!
Завод, Батыр, Вильдан, Зевельд и Войнич тоже в это время служили. Причем, бродяга Войнич служил в морской пехоте. Борька, хоть и служил в Безречной под Читой, однако умудрялся приезжать в Иркутск довольно часто. И тогда, если не было Ткача в городе, он шел на контакт со мной — других-то корифанов не осталось — все в армии. Боря приезжал всегда с «подарками». Он тащил службу где-то на директрисе — особой точке военного полигона. А там боеприпасов и других специальных средств было море. Кто их учитывал? Вот Завод и привозил подарки из Армии.
Первый раз он привез «Синеглазку». Несколько шашек слезоточивого газа. Одну из них он предложил опробовать в подъезде ненавистного ему человека, который, по его же словам, очень плохо относился к нему в Армии, но теперь дембельнулся и живет в Иркутске. Неправильно это, если земляк земляка в Армии не поддерживает. Хуже того, ещё и строит. Боря решил отмстить. Сказано-сделано, на улицу ночью вывалился весь подъезд, кто в чём был. Боря шепнул: «Подожди меня здесь», — удалился и скоро вернулся довольный.
— Теперь он долго будет помнить, — сказал Завод, снимая с пальца некое подобие кольца, остриё которого было не меньше двух сантиметров.
В следующий раз Завод привез дюжину наступательных гранат «РГД». Ткач был в городе в очередной командировке, мы встретились втроем. Манящие запретные «яблочки» цвета хаки с ввинчивающимся запалом, естественно, манили новизной возможных ощущений. Интересно было узнать, что чувствует человек с такой игрушкой в кармане в людном иди публичном месте. Испробовали. Оказалось, много чего чувствует. Во-первых, уверенность в себе. Во-вторых, он обладатель тайны, которую никто не знает, не осознает и даже подумать, догадаться не сможет о ней. В-третьих, жизни окружающих висят на волоске, а он держит «ножницы» в кармане. В-четвертых, приятно, что тебя никто не запалил и не заметил — ты ушел спокойно, но получил большую порцию адреналина.
Но ведь это ещё полбеды — хочется узнать, увидеть и ощутить, как Это действует. Пошли — рванем? Запросто!
Вечерело, точнее, ночнило, точнее — стемнело. За инязовским общежитием стройплощадка. Пока только котлован и огромные насыпи. Чем не место для испытаний? К тому же, из окон общаги, не прекращаясь, несётся громкая музыка, и если что-то ухнет, никто внимания не обратит. Пошли туда.
Но у Ткача свой взгляд на жизнь. Была охота кидать в пустой котлован! Какая в этом выгода? У тебя есть гранаты, ты можешь многим дать понять, что вооружен и очень опасен, так зачем тратить гранату впустую? К тому же риску никакого в котловане, а он любил рискнуть. Наверное, так рассуждал Ткач или примерно так. Поэтому медлил.