Бульвар Постышева
Шрифт:
Родители Завода ещё копошились в теплице, когда наш «Москвич» подрулил к участку. Отца Борькиного я не знал, а вот мать была учительницей истории в нашей школе. У меня она, правда, не преподавала, зато сразу узнала меня и посмотрела как-то сочувственно. Потом родители загрузились в машину, и Женька повез их в город, а мы остались «накрывать на стол».
Ткач вернулся с Вильданом, Войничем и ещё с двумя бабами и полной сумкой жратвы и выпивки. Чуть позже, в тулупе, без шлема, на мотоцикле подтянулся Зевельд. Все в сборе, пора начинать.
Пили много, опьянели быстро. Ходили купаться. Кидались друг в друга грязью. На обратном пути мужики с кем-то поцапались, но до настоящей драки дело не дошло. Потом ещё брынькали на гитаре, Батыр гонял Завода по даче ружьем для подводной охоты, пока гарпун, к счастью, не потерялся в траве. Разбили стекло на веранде. Договорились, кто, где и с кем спит, пока девчонки ходили в нужник. Напоследок, когда начало темнеть, Батыр решил сходить к тому коню, который дергался на берегу. С ним пошли Вильдан, Войнич и Зевельд. Вилдан зачем-то взял с собой гитару.
— Пойдем на воздух, покурим, — предложил Ткач.
— Пошли.
Мы присели на лавочку у клумбы с гладиолусами.
— Как сам-то вообще? — спросил Ткач.
— Да нормально.
— Ольгу-то обжимал уже? Мать говорит: вы уже целуетесь. А? Было дело?
— Было дело, — сознался я.
— Тебя бы не знал — всё считал бы её маленькой. Выдерга растет. Но она мне сестра — ты её смотри, не обижай. Я за неё пол-Сибири перережу. Вы с ней сколько уже?
— Год.
— Год? Серьезная постановка вопроса. Получается, что ты почти брат. Ну? Что скажешь?
— Получается, что брат.
— Ну и всё путём.
Ткач вкусно затянулся, сбил пепел указательным пальцем и продолжил:
— У матери был на свиданке?
— Ещё нет.
— Как соберешься — скажи, подкинем чего надо.
— Спасибо, скажу.
— Сам-то вообще как? Держишься?
— А чего мне держаться? Нормально всё.
— С тёткой как? Нашел общий язык?
— Нашел. С ней всё в порядке.
Ткач попросил проходящих мимо девчонок принести нам выпить. Те принесли. Мы выпили.
— Хочешь на бабу голую посмотреть?
— Хочу, конечно.
— Без проблем. Сейчас ещё немного буханем — и ты иди, завались, типа, спать в большой комнате. Я потом туда с Маришкой подтянусь. Чего бы я ни говорил — не ведись. Вообще не ведись! Ни в какую! Сломался, и всё! Спи. А там посмотрим.
— Хорошо, — ответил я.
— О, бродяги идут, — сказал Ткач, когда калитка открылась, и в неё ввалились шумные Батыр, Зевельд, Войнич и Вильдан. У Вильдана в руках была вдребезги сломанная гитара.
— Это что такое? — спросил Ткач, показывая на музыкальный инструмент.
— Испанский галстук, — ответил Вильдан. — Этот дачник дергаться начал, пришлось надеть ему Испанский галстук.
Долгий рассказ о том, как кого-то били на соседней даче, был сумбурным и громким. Ткач решил сам сходить посмотреть, и все ушли ещё раз, а когда вернулись, рассказов значительно прибавилось. Меня же уже тошнило, я сходил поблевал и пошел спать в большую комнату. Бабы видели, что я блевал на гладиолусы.
— Да он же не спит, — шептала пьяная Маришка.
— Какой там — не спит? — говорил ей тихо Ткач. — Рубанулся. Пацан же ещё. Проблевался и вырубился. Давай — ложимся.
— Он не спит! — не унималась она.
— Блядь, — выругался Ткач. — Ну, значит, сейчас поднимем, если не спит.
И подошел к моей кровати.
— Слышь, братан, хорош косить! Подъем! — громко сказал он.
Я сразу и не понял — серьезно он или так. Голос жесткий, вроде не шутит. Но решил лежать до последнего, как он сам говорил. Захочет — вынесет. Может, дуркует просто? Лежу — молчу, типа, сплю.
— Ты чё, не понял?! — ещё более грозно произнес Ткач и потряс меня за плечо.
Я молчу.
— Я же говорю, что спит, — повернулся он к Маришке. — Пусть спит — молодой ещё, куда его денешь? Уйдет — нарвется где-нибудь — отвечай за него.
Это почти убедило Маришку, она ещё немного повыгибалась и стала раздеваться. Я облегченно перевел дух. Но свет из окна был паршивый — почти ничего не видно. Зато слышно хорошо.
Она что-то там мела про то, как попала в какую-то плохую компанию, где её взяли силой. Ткач понимающе хмыкал и продолжал не останавливаясь. Она допытывалась, любит ли он её. Женька говорил, что, конечно, любит, непонятно, что ли? Она даже всплакнула по ходу. Но потом перестала прикидываться и полностью отдалась удовольствиям, предварительно попросив: «Только в меня не кончай».
За сигаретами она пошла, к сожалению, обмотавшись простынёю. Я так ничего толком и не увидел. Потом я уснул.
Утром за столом все сидели уже, как семейные пары. Никто не прикидывался — всем и без того ясно, кто кем стал. Бабы, похоже, даже рады были — быстро все готовили, подносили, убирали, весело смеялись. Подружились меж собой. Парни вальяжно, с чувством выполненного долга сидели за столом. Ткач спросил у меня:
— Как спалось?
— Ништяк, — ответил я.
И он понял, что всё хорошо.
— На природе, братишка, всегда хорошо спится, — подтвердил он.
И, обращаясь к Маринке, добавил:
— Я правильно говорю, Мариш?
— Правильно, — подтвердила она.
А он, уже глядя на всех, заключил:
— Причем — три раза! — и улыбнулся своей лучезарной улыбкой.
Все засмеялись. Девчонки потупили взоры.
Жизнь шла своим чередом: тренировки, учёба, природа, свидания… И ещё, плюс ко всему, у меня появилась броневая защита от всех неприятностей — Женька Ткачук. За ним было спокойно — как за каменной стеной. Постепенно я познакомил его со своими друзьями, которых он и так мало-мало знал как одноклассников своей сестры, но тут уже был другой уровень отношений. Так что, можно считать, у всей нашей команды была броневая защита, в случае чего.