Бульвар Постышева
Шрифт:
Короче, в тот вечер я был в приподнятом настроении, готовый на подвиги и сильно дурачился.
Первая гадкая шутка состояла в том, что я приперся с двумя флаконами «дихлофоса» на квартиру, где собирались встречать Новый Год, а точнее — бухать, Хешины одноклассники, которые не пригласили Валеру, «потому что он зазнался». Там у них в классе девочка одна училась, кстати, тоже занималась каратэ, поэтому…впрочем — неважно! Опрыскал, несмотря на присутствие каких-то «пожилых» теток из родительского комитета, всю сервировку на праздничном столе, типа, для дезинфекции. Пожелав всем удачи в Новом Году, я быстренько уметелил. Вслед раздавались проклятия и ругань. Шутка удалась!
Потом я привязал хлопушку к дверной ручке одного идиота, а нитку зацепил за перила. Позвонил и убежал вниз. Получив праздничное конфетти в район головы, он долго орал, матерился и плевался. Обещал мне ноги вырвать. Позабавил меня от души.
В подвале, в бойлерной соседнего дома, где жил один паскудный человек, который почему-то не любил нас за громкие вечерние разговоры под его окном, я закрутил все вентиля, оставив домочадцев без воды на какое-то время, пока они не вызвали аварийку. Переполох был отменный, а елочки в окошечках мигали.
И, напоследок, уже перед самым банкетом, я наглухо забил картошкой, которую заранее взял для этих целей, и мокрым снегом, которого было в избытке вокруг, выхлопную трубу большого автобуса с надписью «Интурист». Папаша одного моего «приятеля» работал на нем и в тот вечер должен был развозить кого-то из блатных куда-то по домам. Но картошка, как и положено, примерзла в трубе. До коликов в животе было смешно, когда он заводил своего «монстра». Этот огромный сарай вначале выл, как ребенок, пытаясь выплюнуть из себя корнеплоды. Потом заткнулся и вообще заглох,… и тут стал материться шофер. Отборно так, как будто боялся опоздать куда-то. Пока он разобрался, в чем дело, возмущался, дергался и долбил монтировкой намертво промороженную «пробку», само собой, дурашка, опоздал. В конце концов, он всё же продолбил трубу, завелся и уехал. А я, уставший, пошел-таки в гости.
Должен с удовольствием заметить, что в нашей компании было не принято устраивать всяческие розыгрыши и аттракционы. Многие грешат этим, пытаясь изображать радость. И без того понятно, для чего все собрались, а подчеркивать, «как здорово, что все мы здесь», — это уже половое излишество и потеря драгоценных минут. Поэтому мы сразу приступили к делу: водка, музыка, танцы, водка, музыка, танцы. «С Новым Годом! Ура! Загадали желания? Ура! С Новым Годом!». Шампанское, музыка, водка, музыка, танцы, водка, легкая музыка фоном, усталая беседа за столом. Кому надо — в той комнате.
Мы валялись почти одетые в темной соседней комнате. Ольге было плохо, поэтому она сопротивлялась. «Потом, всё потом — мне так плохо! Потом — всё, что хочешь! Не сейчас, пожалуйста!» — «Облом!» — подытожил я и довольствовался только её упругой грудью и мягким пушком внизу живота, слушая, как в большой комнате Вовуня проводит политинформацию и отвечает на вопросы бухих респондентов:
— А на фига вам голубятня? — был задан вопрос женским голосом.
— А мы там биологические опыты проводим, — спокойно отвечает Вова.
— Какие опыты?
— Такие! Биологические, говорю.
— Ну, какие такие биологические?
— Ты точно хочешь знать?
— Да.
— Уверена?
— Уверена, конечно! Что, так всё серьезно?
— Здесь вопросы задаю я!
— Ну, куда деваться?! Что за опыты-то?
— Ты сама просила!
— Ой, говори — не пугай. Ученые, тоже мне.
— Хорошо! Опыт первый — самый легкий. Клещами клюв голубю откусим и смотрим, как он язычком так смешно делает. Тюк-тюк, а клювика-то нет. Как дурак. Язычок красный…
— Так он же погибнет, как он есть-то будет? — наверняка, сморщившись от представленной картинки, спрашивают девы.
— Вот именно — узнаем, как он есть будет.
— Ну и как?
— Никак. Не может он есть без клюва.
— Так он же погибнет!
— Естественно. Погибнет. Раз клюва нет — погибнет. Ну и что?
— Так зачем клюв-то отрываете?
— Чтобы узнать, как есть будет?
— Вы что — дураки?
— Нет! Мы — живодеры!
— Живодеры?! Вы козлы!
— Хм, — ухмыляется Вовуня. — Козел, причём, рогатый, — твой папа. Ты же на него совсем не похожа. У тебя монголоидные черты.
Смех. Женский голос возмущен.
Но зря они его завели. Он продолжает:
— А ещё бывает, баллончик от сифона магнием забьешь, вставишь в него стержень, забитый головками от спичек, привяжешь к голубю, подожжешь и выпустишь его. Тот летит, а за ним струйка дыма. Потом как жахнет! Только перышки по ветру во все стороны летят.
— Помнишь, один развернулся и на нас? — вставляет Плиса.
— Помню, — подтверждает Вовуня. — Мы аж присели от неожиданности. А он прямо над головой и — в куски. Хорошо, никого осколками не посекло.
— Надо было лечь, — вставляет кто-то опять женским голосом.
— Глупая затея — у лежачего площадь поражения больше, говорят же тебе — над головой пошел, — поясняет Плиса. — На военку-то ходить надо.
— А нам не нужно.
— «Не нужно нам», — передразнивает Сергей. — В том-то и дело — у вас выходной, поэтому вы и тупые такие!
— Сами вы тупые, живодеры! — доносится прежний «монголоидный» голос.
Опять смех. Теперь уже женский.
— А тебя мы теперь будем называть «Ню»! — вдруг говорит Вовуня.
— Почему «Ню»? — не поняв его подвоха, спрашивает голос.
— Потому что ты пьешь много водки. Значит, ты «Ню»! Поняла, Ню?
Снова смех. Но уже мужской.
— А это уже хамство! — пытается защитить подругу подруга.
— А ты, вот лично ты отныне будешь «Гном», — тут же парирует Вова. — Ясно, Гном?
— Да пошёл ты!
— Всё! Ты — «Гном»! Теперь ты точно «Гном»! А? Гном.
Возмущенья и смех.
Так могло бы продолжаться бесконечно. Но к ним в залу зашел Санька Малых (говорят, когда он входил, то вытирал свои мокрые губы):