Бумажная Деревня
Шрифт:
что обижать Далай-ламу - это кощунство,
что если встретил будду - надо убить будду,
Квантунская Армия,
Манчжурский Инцидент,
концепция Четырёх Воль японского императора,
история Кореи от Тангуна до сонгуна,
японская авиация,
японские военные корабли эпохи Второй Мировой,
миноносец адмирал Синявин, который стал миноносцем Мисима,
что рассказ Кэндзабуро Оэ "Дух-хранитель атомного века" - это гадкая карикатура на Юкио Мисиму, который куда больше него достоин
можно ли русскому человеку быть буддистом,
можно ли русскому человеку забывать своих арийских предков,
и, наконец, на четырнадцатой странице открыть удивительный факт, что единственный подлинный ариец из современных мировых лидеров - это президент Афганистана пуштун Хамид Карзай, что принадлежит к клану Карзай племени Попользай!
11. Смесь
– Эх... что бы такое хорошее сделать, чтобы всем плохо стало?
Вилк-Берестейский сидит в уже знакомой комнате и смотрит на уже знакомые читателю книжные шкафы. И нет, там не только фэнтези, этот цветастый жанр, который ещё Честертон называл "приключениями школьника, попавшего на маскарад". Там есть всё. Даже двухтомник о влиянии Ницше на отечественную философию.
Для Вилка этот вопрос встаёт очень часто. Особенно перед сессией. Добрые профессора знают, что он толковый студент и может хорошо ответить. Поэтому так часто и отправляют на пересдачу.
И вот он отправляется в читальный зал уже известной читателю областной библиотеки. Но даже там нет "Экологического вестника". Похоже, его даже не выписывают. Это скандал! В областной библиотеке нет ВАКовского журнала. Зато в том же читальном зале сидит Шкутенберген. Вилк его пока не знает. Завязывается разговор о блоке НАТО и Шанхайской Организации Сотрудничества. Шкутенберген с Вилком полностью не согласен и взаимно обвиняют друг друга в предательстве интересов родины.
Тем временем Харуки заходит в книжный магазин "Бука" за новым Страуструпом и видит у полки с Блаватской и "Агни-Йогой" Рериха красивую и ухоженную женщину в мягкой вязаной шали. От женщины просто пахнет опасностью.
– Возможно, это ведьма,- предположил я,- Повышает квалификацию.
– Можно придумать и Анти-Йогу,- предлагает Харуки,- Для тех, кто не хочет идти йогическим путём. Подробная инструкция как просадить все богатства земные и небесные. Хотя нет, эти юродивые агхори до меня всё придумали. Эх, что за высокоучёное место эта Индия. О чём не подумаешь - всё уже есть!
Тут появляется и Шкутенберген. Харуки в ужасе - неужели опять придётся слушать про Сахалинскую операцию?
Но у будущего советника президента на уме совсем другое.
– Помнишь, я историю сочинял? Ну ты помнишь, да?
Я помнил только историю, которую он сочинял летом на даче и писал в ученическую
Но тут совсем другое. Дело в том, что он шёл ко мне мимо Владивостока. И там, где железные статуи, у него вдруг всё вот как-то взяло в голове и сложилось. Он не думал об этой истории. Можно сказать, что он вообще ни о чём не думал. И вдруг она как-то хитро зацепилась сама за себя и стала до невероятности остроумной и захватывающей.
Сначала приехали те - но их смогли обдурить. Потом приехали другие - но их тоже обставили самым остроумным образом. Потом те заподозрили других. И священник сделал так, чтобы они стравились. Но из этого ничего не вышло. Всё шло к тому, что кончится очень плохо
– И вобщем смысл такой, что священник свою церковь - сжёг! Вот так!
Я слегка пугаюсь - уж не нахватался ли он от Харуки японских культурных влияний. Что это за манера такая, от Золотого Храма прикуривать?
– Ты свой-то роман пишешь?- спрашивает у меня Шкутенберген.
Он не совсем понимает, как я могу писать. Ведь я, хоть и старше, читал намного меньше, чем он.
– Конечно, пишу.
– А вот скажи,- он продолжает допрос,- Вот ты про меня, про Харуки, про всех наших расписываешь. А вот ты сам в своём романе - есть?
– Есть,- отвечаю я,- Но тайком. Чтобы никто не догадался, кто я там.
– А кто ты там?
– О, меня там много.
Назавтра встречаю и Вилк-Берестейского. Иду в областную библиотеку продлять словарь Конрада. А он на лавочке, тут как тут
– Ну, как обычно. Идёт - и не замечает!
– Я просто думаю, куда в моей истории татхагатагарбху вставить.
– Сам такой!
Дальше мы идём вместе.
Я говорю, что он несправедлив к Шкутенбергену. Практика - критерий истины, все дела. Слова говорят о человеке только что он читал... и то, если он вообще хоть что-то читал. Вот, к примеру, один знакомый Лося был жуткий либерал. Он поступал на исторический факультет и три курса подряд был единственный не-монархист в своей группе. А потом отправился на практику и уже через месяц общения с современными школьниками сделался сталинистом и сторонником массовых расстрелов.
Вилк говорит, что это вообще не важно. И он излагает мне удивительное происшествие.
Он шёл сюда старыми кварталами, и вдруг как-то задумался... ни о чём! И вот где-то на пересечении с Советской... хотя нет, у Владивостока! И там у него вдруг окончательно сложилась невероятная история, где участвуют огромные напольные часы-убийцы, что продаются в малозаметной антикварной лавочке у книжного "Вавилон", Дробыш, Рю... хотя всё это лишь пролог к серии истории про человека по имени Быстроног, эдакого современный ницшевский Заратустры. Он всегда смелый и актуальный, и смело шествует сквозь бури и непонятки нашего времени.