Бурбон и ложь
Шрифт:
Меня не волнует, что она капает водой на мои ботинки, и то, что мне приходится наклоняться к ней, когда я оборачиваю полотенце вокруг ее тела и закрепляю его. Она смотрит на меня из-под влажных ресниц, и я замечаю коричневые крапинки в радужной оболочке ее ярко-голубых глаз. Красиво.
— Насколько по-рыцарски ты себя вел только что, ковбой?
— Ты называла меня ковбоем, а не рыцарем. — Я подмигиваю ей. — Взглянул одним глазком. — Мой голос становится ниже, тише: — Невозможно
— Может, продолжим с того места, на котором остановились прошлой ночью?
Я почти стону от того, как эти слова устремляются прямо к моему члену. А потом ее голубые глаза заглядывают в мои, когда она облизывает нижнюю губу… Черт, как же я этого хочу. Но мне нужно от нее больше. Мне неприятно осознавать, что что-то не так — не только то, что произошло сегодня, но и то, что заставило ее приехать сюда с маршалом США посреди ночи. Пока я не узнаю причину ее появления, я не могу допустить повторения вчерашнего.
Я провожу рукой по шву джинсов, потому что если я не найду занятия своим рукам, то сорву с нее полотенце и меня уже ничто не остановит.
Она покусывает ноготь большого пальца, пытаясь сдержать улыбку, а затем двигается к креслам у кострища.
— Я тебя возбуждаю?
Господи, если бы она только знала. Я провожу рукой по шее и делаю несколько шагов от того места, где она опускается в кресло. Схватив два полена, я бросаю их в яму для костра, а затем приседаю, чтобы заполнить пространство под ними хворостом. Я смотрю на нее и на бутылку, которую она достает из своей сумки.
— Составишь компанию?
Она протягивает бутылку «Фокс 1945».
— Это год Гриза. — Мои пальцы скользят по ее пальцам слишком медленно, чтобы мы оба могли это игнорировать. Я думаю о том, чтобы переплести наши пальцы, усадить ее к себе на колени и слизать вкус этого бурбона с ее губ. Но я сопротивляюсь, хотя и с трудом.
— Что это значит, что это его год?
— Мы разливаем по бутылкам самую старую бочку, которая есть. Небольшой тираж — всего около сотни в год, когда происходит что-то важное. Появление на свет — одно из таких важных событий, а год Гриза — 1945-й.
Ее глаза расширяются, искрясь интересом. Насквозь мокрая, эта женщина такая чертовски соблазнительная. Пространство. Немного пространства в этот момент не помешает.
— Позволь мне взять очки и зажигалку.
Я отступаю к своей двери, все еще наблюдая за ней и вспоминая, куда она собиралась сегодня. Может быть, это как-то связано с тем, что она здесь.
— Гриз сказал, что ты ходила с ним в книжный клуб?
Ее поза меняется, она быстро поднимает голову к небу, и ее глаза наполняются слезами. Никогда еще мне не хотелось наорать на Гриз так, как сейчас, за то, что он бросил ее на растерзание волкам. Потому что я уверен, что именно это и произошло,
Я не иду за спичками и очками. Вместо этого я в несколько шагов оказываюсь перед ее креслом, опускаюсь на колени, чтобы поймать ее взгляд, и говорю:
— Что бы или кто бы не расстроил тебя, я готов поспорить, что они не стоят твоих слез.
Две слезинки скатываются из глаз, когда она опускает взгляд. Я не задумываюсь о том, что делаю, и почему мне это необходимо, но я утираю каждую из них подушечками больших пальцев.
— Или книга оказалась отстойной? — спрашиваю я шутливо.
Она смеется.
— Я не должна плакать из-за этого.
Я вытираю еще несколько слезинок, которые стекают по ее лицу.
— Просто эмоции захлестнули. Это случается с лучшими из нас.
Она снова смеется, и ее взгляд встречается с моим.
— Почему ты плачешь, сладкая?
Я беру бутылку из ее рук и делаю быстрый глоток. Честно говоря, мне нужно больше. Есть что-то в том, как первый глоток бурбона касается языка и горла. Но мне нужно, чтобы это напомнило мне, что это неразумно — подходить так близко, утешать ее.
— Ты расстроилась, что я прервал твою вечеринку топлесс в поилке для лошадей?
Она смеется.
— Голую вечеринку. Не топлесс.
Я провожу рукой по лицу и шепчу:
— Черт.
Когда я снова поднимаю взгляд, ее глаза задерживаются на моих губах, а затем возвращаются наверх. Да, я могу потеряться в этой женщине. Так потеряться, что потом не смогу найти пути назад. Этот поцелуй был чертовски хорош, но я могу оставить его в прошлом. Я могу взять себя в руки и изо всех сил стараться не желать большего.
Было бы неплохо сменить тему.
— Что еще, кроме фабрики PEZ?
Она улыбается мне и откидывается назад, на ее лице появляется вопросительное выражение.
— Когда я думаю о своих любимых вещах, мне всегда становится легче.
Плотнее завернувшись в полотенце, она поднимает голову к небу.
— «Zoltar».
— Автомат предсказаний?
Она отрицательно качает головой.
— Не предсказаний. Будущего. Например, когда Том Хэнкс пожелал стать взрослым, а на следующий день превратился в тридцатилетнего.
Что ж, теперь мне любопытно.
— И что тебе напророчили в будущем?
Она снова смотрит на мои губы, словно хочет заставить меня чувствовать себя неловко или представлять то, что я никак не могу забыть.
— Неважно. У меня его больше нет. — В ее улыбке сквозит грусть. — И если ты потерял карточку, это в любом случае не произойдет.
Я пожимаю плечами.
— Все равно любопытно.
— Могу я спросить тебя кое о чем? — шепчет она.
Я киваю и отпиваю еще, прежде чем снова посмотреть на нее.