Буревестник
Шрифт:
– А откуда на щеке помада?
Молния, гром.
– Так и утерла б тебе рожу сковородкой!
– Не смей так говорить со мной.
Новый трескучий разряд за окнами, дом аж тряхнуло.
– Я не буду ужинать.
– Тебе и не предлагают.
–
Под очередь из трёх электорзалпов поднимаюсь по лестнице. Свет люстры стал каким-то жгучим, словно небесный ток просочился в домашнюю проводку. Бросаю взгляд на голову Мэриан - и... Новый удар грома пронимает меня до спинного мозга. На макушке у девицы из-под светлых волос лезут чёрные.
– Мэриан! Ты... не блондинка?
Отбросила книгу, встаёт мне навстречу.
– Нет. И что теперь?
На крышу словно рушится раскрошенный утёс.
– Какие вы все лживые! Бесчеловечные обманщицы - все до единой! Мираuда тоже! Но она хотя бы!...
Я хотел сказать: "не красилась", - но не успел. Осатаневшая торговка схватила меня за волосы и начала дубасить другим кулаком по лицу, по шее, по груди, вопя шибче ветра и грома: "Ты достал меня своей Мирандой!!!".
Вырвавшись, я бросился во двор. Меня чуть не сдуло с крыльца диким штормом. Дождь хлестал, как тысячи кнутов, но я, прикрываясь от неба локтями, побежал к гаражу, завёл мотоцикл... Сам не пойму, чего добивался. Может, убиться, но в последний миг почувствовать себя.... Вдруг полыхнуло и грохнуло так, что мне как будто гвозди в уши вбило. Все звуки стали ненормальными. А свет погас - везде. Исчезли дом и сад, лишь кромешное кипенье тьмы вокруг, и в луче фары сквозь миллиарды белых метеоров лязгают и хлопают погнутые ворота. Сзади слышится пронзительный крик: "Феер-дии!!!".
Я развернул Буревестник. Его глаз стал моим. Он видел девушку, запутавшуюся в липкой паутинной сети. Она, точно слепая, тянет руки вперёд, зовёт на помощь. Я бросаю мотоцикл, бегу к ней, хватаю и несу в укрытие, захлопываю дверь, задвигаю засовы. Мэриан дрожит и рыдает, держась за меня.
Мы ничего не можем видеть, кроме адских вспышек, в которых наши вещи, наши лица кажутся каким-то обломками. Избитых, оглушенных, нас гнёт к полу ужас. Буря пожирает весь наш мир. Окна дребезжат и лопаются. Ещё чуть-чуть, и когти молний дотянутся до наших спин. Мы обнимемся так крепко, что у нас, как у сиамских близнецов, срастаются сердца. И выживаем. Небесный монстр ослабевает, взрёвывает тише, отступает от дома. Мы почти ползком поднимаемся в спальню; мокрые до нитки, снимаем с себя всё и прячемся под одеяло, лежим, незрячие, лицом к лицу. Она целует меня, всхлипывая, вновь и вновь; я дышу её поцелуями и засыпаю, словно одурманенный.
Просыпаюсь в странном состоянии, не то что б неприятном, даже знакомом, но всё же что-то не так. Руки свободны, а между тем... Под животом широкие нажимы. Поднимаю голову и вижу Мэриан. Она сидит, отвернувшись, на мне, и не просто сидит, а качается, как лодочка у берега на привязи. Только тут волны исходят от неё самой. На ней одна моя рубашка, не застёгнутая, а завязанная под
Нобелевскую премию Дэвиду Лоуренсу. Благодаря его трактату, я справился - и для девушки, и для себя.
Мэриан встаёт, стоит ко мне боком, развязывает хлопчатый узел над пупком, застёгивается, пряча все прелести, укрывает меня, садится рядом:
– Ты уж извини, что я тобой попользовалась. Так хотелось - просто мочи не было!
– Да на здоровье.
– Значит, не сердишься? Всё хорошо?
Гладит по лицу.
– Не сержусь. ... Но всё плохо.
– Почему?
Подвигаюсь от края:
– Под матрасом на уровне моего плеча две тетрадки. Достань их.
Она нащупывает дневники, вынимает на свет.
– Это что?
– Прочитай, и всё поймёшь. Только спрячься где-нибудь.
Ушла, закрыла плотно дверь.
У Камю человек не заламывал и не кусал бы руки. Надо быть честным и спокойным, делать, что можешь, и получать, что заслужил. Спешить некуда. Лежу, пока совсем не надоедает, потом одеваюсь. Обычные утренние мелочи. Однако света в доме нет. На кухне потёк холодильник. Это даже хорошо - мне позарез надо чем-то занять себя. Вынимаю продукты на стол и подоконник. Мясо, всё, какое есть, - в большую кастрюлю и пересыпаю солью, закрываю. Пол вытираю, вытираю сам железный шкаф.
Дом выстыл, промозг; зеркала, часы, перила, ручки дверей, плафоны ламп - всё запотело. Окна осыпались. Собираю с пола мокрые стёкла. Вот закончу с этим - надену пальто. А уж одетым так лучше на улицу.
Туман, ни ветринки. Тишина. Только сорока где-то очень далеко трещит и умолкает. Вода с карнизов сонно капает.
Перед крыльцом лежит на боку Буревестник. Мотор давно заглох, фара погасла. Не шибануло ли его молнией? Вроде нет. Поднимаю беднягу, веду в гараж, очищаю, смазываю, нажимаю на педаль завода - живой, только как будто кашляет... Не буду сейчас его дёргать. Я и сам контуженный, нервы истрёпаны. Лишь тишиной и утешаюсь.
Хожу по саду. Ну, что там? Сплошной валежник. Три дерева сломаны напрочь. С крыши кое-где черепицу сорвало.
Опетлив дом, выхожу за ворота. На дороге чуть продуло, тумана нет почти, видно на мили вдаль, только холмы в мокрой дымке, будто в воздухе повисли. Голова покруживается от озона. Бреду по дороге туда, где что-то темнеет, топорщится у обочины, напоминает мёртвого дракона. Чем ближе, тем больше кренятся столбы с проводами. Вскоре понимаю, что случилось - буря повалила старую сосну, и она порвала линию электропередачи.