Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
Ремённая петля закачалась перед мальчишками у самых ног.
— Ну вот, — сказал Пашка. — Только она нас не удержит, силёнок не хватит, скорей мы её сюда стащим.
Он поднял голову, прошептал:
— Эй! Тебя как зовут-то, я забыл?
— Милаха!
— Слушай, Милаха, слушай меня внимательно; ты привяжи за что-нибудь вожжи, за что-нибудь прочное. Там труба есть?
— Есть.
— Давай за трубу. Два раза обмотай и на узел завяжи, поняла? Иначе загремим мы кубарем.
— Ага. Я сейчас. Погоди минутку.
Вожжа зашевелилась, заизвивалась, как плоская змея, поползла вверх и наконец остановилась перед глазами мальчишек.
— Знаешь что, — предложил Джамал, — ты становись мне на плечи, обвяжись вокруг пояса и тогда уж лезь. Тогда уж немножко останется.
— А ты?
— А потом вдвоём меня вытащите.
— Ладно.
Джамал прислонился к стене, и Пашка, пыхтя, вскарабкался ему на плечи.
Плечи у Джамала от усилия ходуном ходили, и Пашка чуть не свалился, пока ловил вожжу и обвязывался.
Потом он подпрыгнул, ухватился повыше и повис, плавно раскачиваясь в тёмном амбаре, как маятник.
Вожжа натянулась до звона, стала узкой и жёсткой, больно врезалась в ладони.
Напрягая все силы, так что руки захрустели в плечах, Пашка медленно полез вверх к дыре. Оттуда падал квадратный столб зеленоватого дрожащего света. Снизу вожжи не было видно, и Джамалу Пашка казался громадной извивающейся гусеницей, висящей в лунном свете непостижимым образом. Казалось, что он ползёт прямо по лунному лучу.
Девчонка свесилась в дыру, ухватилась тонкими цепкими руками за Пашкин воротник с такой силой, что куртка врезалась ему в шею и он, полузадушенный, захрипел.
Пашка подтянулся на руках, повалился животом на острый край черепицы и просипел:
— Ты что это… с ума совсем сошла… Чуть насмерть не придушила!
— Ничего. Жив останешься, — девчонка хихикнула. — Ты болтался, будто куль с мукой. Если б не я, загремел бы ты вниз, как миленький.
Пашка от такого нахальства просто онемел.
С превеликим трудом удержался он, чтоб не влепить ей хорошую оплеуху. Влезть по тонкой сыромятной вожже на такую высоту и услыхать вместо удивлённых такие насмешливые слова!
Это было ужасно обидно.
Но Пашка всё-таки был рад, что удержался. Может быть, кому другому он бы и не спустил за такие слова, но Милахе сейчас позволялось многое, чего другим никогда бы Пашка не позволил. И она понимала это преотлично. Улыбалась себе во весь рот насмешливо и ехидно.
Пашка здорово устал.
Руки его тряслись от напряжения, а коленки сделались словно ватные и противно дрожали.
Несколько минут Пашка пластом лежал на крыше, приходил в себя. Потом он отдышался, развязал узел на животе и опустил вожжу в дырку.
Вдвоём с громадным трудом вытащили Джамала.
Тяжко, запалённо дыша, все трое стояли на крыше и улыбались.
Самое главное было сделано.
— Садись, а то увидит кто-нибудь, — приказал Пашка.
Сидя на крыше, обсудили Джамалов план.
— Ладно, — согласилась Милаха, — я деда Антона хорошо знаю. Там вам будет хорошо. Утром сала принесу и яблок. Во переполоху будет, когда узнают! Преступники совершили побег! А я соучастница. Эх, жалко, никто не видел!
Она захлопала в ладоши и счастливо засмеялась.
Втроём спрыгнули вниз. Крадучись, осторожно обогнули амбар, и вдруг Джамал остановился, как вкопанный, и обернулся к Милахе.
— Ты что ж это, а?! — прошептал он.
Ничего хорошего поза его и лицо не предвещали. Пашка недоумённо обернулся.
— Что случилось? Ты с ума сошёл? — спросил он.
Джамал молча вцепился в Милахину руку и поволок её в сторону.
Он подтащил её к двери бывшей их тюрьмы и легонько стукнул ладонью по спине.
— Видал? — спросил он.
Пашка ничего не понимал. Он глядел на Милаху, та стояла, опустив глаза, но раскаяния в её позе не было и в помине.
— Не понимаешь? Гляди — никакого замка нет, один засов. А эта коза устроила представление. Вожжи, крыша, побег! У, дурища! А если б увидал кто?! Не могла без всяких фокусов через дверь выпустить?!
Милаха фыркнула.
— Ты сам дурак, понял! Ведь так же интересней! Подумаешь — через дверь. Через дверь каждый лопух сумеет, вышел и иди себе. Эх ты! Не понимаешь…
Она с такой жалостью поглядела на прозаического Джамала, что тот смутился и что-то буркнул себе под нос.
А Пашка с каким-то новым интересом, будто видел её впервые, вгляделся в Милаху.
Лицо у неё было странное, она совсем не походила на тех красивеньких девчонок, что похожи на аккуратных розовых кукол. Курносая, рот до ушей, зубы редкие, а глаза расставлены так широко, что между ними вполне мог бы поместиться ещё один, брови выгоревшие, их почти не видно. И всё-таки это была замечательная девчонка. Пашке сейчас казалось, что она самая красивая, самая лучшая девчонка на свете.
Никогда он не дружил с ними, а с этой стал бы, потому что сразу было видно — Милаха человек верный. Пашка знал, чувствовал — с ней можно попасть в любую передрягу, она не струсит, не захнычет, скорей вцепится во врага своими тощими руками намертво. Вот о чём успел подумать Пашка, пока они стояли у двери амбара.
— Ладно, не злись, — проворчал Джамал, — спасибо тебе.
— Фи, больно надо! Думаешь, я ради вас? Фигушки! Мне просто самой интересно было, — Милаха насмешливо зыркнула своими глазищами.