Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
Он один мог сказать им, как далеко до Кайманачки и где она.
У шалаша, в тени, на старом облезлом тулупе спал древний-древний дед.
Борода у него была реденькая и уже не просто седая, а малость с прозеленью.
Выгоревшие полотняные порты были подвязаны верёвкой, а на голове красовалась такая же выгоревшая военная фуражка без козырька, но зато с красной звёздочкой. Рядом со стариком лежала двустволка, древняя, как её хозяин.
Треснувший приклад был стянут медной проволокой, а на стволах в трёх
Стрелять из такого ружья можно было только с опасностью для жизни, не иначе.
Казалось, пальни из неё — и двустволка рассыплется в прах.
Мальчишки присели на корточки и разглядывали старика.
А тот тоненько, как в камышовую дудочку, похрапывал и светло улыбался во сне.
— Дедушка, а дедушка! Проснись, пожалуйста, — попросил Пашка.
Дед, не переставая улыбаться, разлепил сперва один, йотом второй пронзительно синий глаз, сел и сказал:
— Вот и гостей бог послал, вот и славно.
Он долго и внимательно разглядывал ребят по очереди, погладил загорелой, в густой сетке синих, выпуклых вен рукой козлёнка и спросил:
— Откуда ж вы такие хорошие взялись? Что-то я вас не признаю. Не здешние, что ль?
— Не здешние, дедушка. Издалека мы. Долго рассказывать.
— А и рассказывайте. Куда торопиться-то. Эвона какая жарынь, куда по ней пойдёшь. Я вот сейчас кавуна послаще принесу, вон и хлебушка цельная буханка имеется, поснедаем. Есть небось хотите?
— Хотим, — в один голос отозвались Пашка и Джамал.
Дед обрадовался, вскочил и полез в шалаш. Он прикатил огромный, прямо-таки великанский арбуз, принёс высокий пшеничный хлеб и острый, сточенный в узкую полоску нож.
— Вот и славно! Вот и хорошо! — приговаривал он и весь прямо светился от радости. — Поговорим, покушаем, вот подарочек-то господь бог послал старому. А то я уж от человечьего языка отвыкать стал. Сам с собой ругаюсь даже, старый дурень.
Он так искренне радовался, что Пашке с Джамалом было даже неловко как-то.
Они смущённо молчали.
Странно им было и непривычно, что совсем посторонний, старый человек так бескорыстно счастлив оттого, что встретил их, мальчишек, ничего доброго ему ещё не сделавших.
Странно и радостно.
«Какой замечательный дед! Какой он добрый и хороший человек!» — подумал Пашка и тоже почувствовал себя счастливым.
Ему стало покойно и хорошо у этого одинокого шалаша, рядом с этим славным, приветливым стариком.
Мальчишки набросились на арбуз, а дед глядел на них своими удивительными, синими, как у новорождённого, глазами, и кивал головой, и улыбался, и уговаривал есть побольше.
Потом они лежали все вместе на драном тулупе в тени, разморённые, сытые, довольные, и тихо беседовали.
Пашка подробно рассказывал деду Антону свою историю, а тот жадно, внимательно слушал, переспрашивал, удивлялся, заливался счастливым смехом, хлопал в ладоши, когда всё было хорошо, ужасался, бледнел, когда Пашке грозили опасности.
Рассказывать ему было одно удовольствие. Пашка увлёкся, он вскакивал, показывал своих друзей и врагов в лицах, размахивал руками, кричал, потом переходил вдруг на шёпот, а дед Антон и Джамал слушали, и глаза их горели.
Когда Пашка умолк, все долго молчали.
Потом дед Антон сказал:
— Эх, хлопчики, пожили бы вы у меня маленько, ну хоть несколько денёчков, а? Уважили бы старого? А я б вам кулеш варил… Знаете, какой я кулеш могу варить?!
Дед Антон привстал на колени и с надеждой заглядывал в глаза Пашке и Джамалу.
Мальчишки смущённо переглянулись, опустили головы:
— Да мы б и сами… Мы б и сами с удовольствием… Нам здесь очень хорошо, но… Володька ведь! — Пашка вскинул глаза на деда Антона. — Володька ведь не знает ничего, он ведь беспокоиться станет. Даша ему голову оторвёт…
Дед Антон поник.
— Понимаю… да… я что ж, я так, может, думаю, останутся, поживут…
Он так явно, так горько расстроился, что Пашка не выдержал.
— Вот что, — решительно сказал он, — вот мы что сделаем: доберёмся до Кайманачки, дадим телеграмму Володьке, сообщим — живы, мол, здоровы — и вернёмся. Честное слово, вернёмся. Если батю и маму отыщем, батя и привезёт нас. У меня знаете какой батя! Я вас познакомлю, вы обязательно подружитесь, честное пионерское, подружитесь.
— Да конечно же! Милый… Сдружимся… Обязательно сдружимся, только приезжайте!
Дед вскочил на ноги. Он размахивал руками, раскрасневшийся, снова весёлый и счастливый дед.
Пашка поманил пальцем Джамала, ребята отошли в сторонку, пошептались, и Пашка спросил:
— Дед Антон, тебе очень одиноко жить?
Очень, милые, очень!
— Дед Антон, мы тебе это… мы тебе козлика оставим, подарим то есть… Мы решили… Он совсем хороший козёл… Вам вдвоём веселей жить станет, он всё-всё понимает. Он тебе слова говорить будет: ме-е-е!
Дед засуетился, стал делать ненужные, расплывчатые движения, Пашке даже показалось, что он провёл рукой по глазам.
— Спасибо, — сказал он наконец тихонько, — спасибо, мы вас ждать станем… вместе, с козлом вместе… Приезжайте!
Дед взял козлика на руки, погладил его и торопливо, будто боялся, что ребята передумают, полез в шалаш.
И что-то бормотал при этом — ласковое и непонятное.
Глава двадцать вторая. Встреча